Колокол и держава

Старый воевода хмуро молчал, только побагровел прятавшийся в бороде шрам от сабельного удара. Зато живо вскочил на ноги архиепископ Феофил, вдруг явив решимость, которой ему всегда не хватало.

– Ты зачем сюда явилась, Марфа? – прикрикнул он. – Али звал кто? А обители жечь я не позволил! Мы тебя один раз уже послушались, и все понапрасну!

– То было лето, а теперь зима не за горами! – огрызнулась Марфа. – Под открытым небом московский князь долго осаду держать не сможет. Поморозит гузно и уйдет несолоно хлебавши.

Подал голос степенный посадник Фома Андреевич Курятник:

– Все одно не устоять нам, Марфа. Надо просить мира. А ежели мы воевать начнем, то и переговорам конец.

– Переговорничают с теми, кто за себя постоять может. А со слабыми да пугливыми никто договариваться не станет!

Господа отчужденно молчала. И в который раз остро почувствовала Марфа, как же не хватает ей сына Дмитрия.

– Думаете откупиться? Как бы не так! Сами утопнете и нас всех за собой утянете! – гневно вскричала Борецкая.

– Затвори уста, Марфа! – снова возвысил голос владыка. – Не то велю тебя под руки вывести!

– Добро! – горько усмехнулась боярыня. – Ну коли вы меня не хотите слушать, так пусть нас вече рассудит!

У дверей владычной палаты к Марфе подбежал ожидавший ее внук Васята. Как ни упрашивала его остаться дома, упрямо мотал крутолобой головенкой: я с тобой – и все тут. Одно слово – Борецкий!

…Вечевая площадь была пуста. Бронзовый немецкой работы колокол-вечник был весь в каплях осеннего дождя. В отличие от других новгородских колоколов он был «очапным» – качающимся. Один конец веревки спускался почти до земли, другой был привязан к рычагу, который раскачивал тяжелый купол колокола.

Марфа ухватилась за влажную веревку и потянула ее на себя. Колокол отозвался чуть слышным дребезжанием. Подбежал Васята, подпрыгнув, тоже ухватился за веревку, но и вдвоем они не могли заставить колокол зазвонить. И тут только Марфа поняла, как ослабела, исхудала и состарилась она за эти несчастные годы. Ей хотелось разрыдаться от осознания немощи своего тела, еще недавно налитого дерзкой силой.

– А ну-ка посторонись, боярыня, – вдруг раздался за спиной хрипловатый голос. – Не бабье это дело – в колокола звонить!

Ражий детина в рабочей сермяге и валяном колпаке, поплевав на руки, ухватился за веревку. И почуяв мужскую руку, колокол сразу отозвался радостным звоном:

– Бам-м! Бам-м! Бам-м!

Узнав знакомый голос, город тотчас навострил уши. Появились на площади первые вечники, и вот уже повалили толпы со всех пяти концов.

Когда площадь наполнилась, к вечевому помосту степенно двинулись посадники. Но, опережая всех, с молодой прытью взбежала на помост Марфа Борецкая, и вот уже разнесся над площадью ее натянутый как струна голос:

– Вольные мужи новгородские!

И полетели в толпу жгучие, пророческие слова. Пришел последний час испытаний, кричала Марфа, когда решается, быть или не быть Господину Великому Новгороду. Придет Москва, свяжет по рукам и ногам, переиначит все на свой чуждый лад. Вместе с вольностью исчезнет богатство Великого Новгорода, захиреет торговля, перетечет в московские сундуки его казна, а сам город превратится в московскую окраину.

– Так постоим же за Святую Софию, как стояли за нее наши деды и прадеды! – страстно выкрикнула посадница.

В наступившей тишине зло выкрикнул кто-то из вечников:

– Ишь как запела, а давно ль ты нас в упор не видела, богатством кичилась!

– Марфа дело молвит! – отозвался другой. – С Москвой нам не по дороге.

Выступил вперед славенский посадник Лука Полинарьин, давний недруг Борецких:

– Не слушайте Марфу, новгородцы! Она за сынов мстит, а нам дальше проживать надо. Нет у нас силы воевать, надо просить мира у великого князя. Верно я говорю?

Ждал криков одобрения, но в ответ полетела брань:

– Переветник! Заячья кровь! Тихобздуй! Продался Москве!

И вот уже закричали все разом, стали хвататься за грудки, четко хряснул первый удар, закрутились в толпе воронки драк, но все громче, все яростнее взвивался над площадью крик:

– Постоим за Святую Софию! За старину! За Великий Новгород!

Вече порешило оборонять город. Служилому князю Василию Гребенке-Шуйскому, степенному посаднику Фоме Андреевичу и степенному тысяцкому Василью Максимову наказали срочно собирать войско и готовить пушки. Каждой улице определили для защиты свой участок окружавшего город острога.

Услыхав приговор веча, Марфа не смогла сдержаться, слезы покатились по ее запавшим щекам.

3

Пока горожане готовились к обороне, архиепископ Феофил снова собрал совет господ. Втайне договорились просить у Москвы мира даже на самых тяжких условиях. 15 ноября большое новгородское посольство во главе с владыкой тронулось навстречу великому князю, но, опережая его, один за другим воровато выскальзывали из города и мчались припасть к государевым стопам именитые новгородские бояре.