Колокол и держава

По возвращении в Москву Федор Курицын с торжествующим видом вручил великому князю увешанный печатями пергаментный свиток с текстом мирного договора. Но, едва начав читать документ, Державный вдруг гневно нахмурился и ткнул пальцем в то место на пергаменте, где перечислялись его титулы. «Иоанн, милостию Божией великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Пермский, Югорский, Болгарский и иных», – прочел Курицын. И тут по его спине потекла струйка пота. Из текста договора непостижимым образом исчез главный и самый вожделенный титул – «Государь всея Руси»! Это был чудовищный, непростительный промах, воспользовавшись которым Литва отныне будет по-старому называть Россию Московией, пресекая тем самым ее притязания на другие русские земли, а все попытки вставить новый титул в дипломатический обиход будут ею отвергаться.

До конца своих дней запомнит посольский дьяк пристальный взгляд, которым окинул его тогда государь. Он смотрел на него холодно и отстраненно, как на незнакомого человека, будто бы не было у них за плечами стольких лет общих трудов. Курицын знал, что означает этот взгляд. Точно так же смотрел Иван Васильевич на своего брата Андрея Волоцкого, прежде чем отправить его туда, откуда уже не было возврата.

…От мрачных мыслей Федора Васильевича отвлекло деликатное покашливание незаметно вошедшего подьячего.

– Чего тебе? – буркнул дьяк, сердясь, что его застали в минуту слабости.

– Послание от архиепископа Геннадия Новгородского. Просит прислать к нему толмача Дмитрия Герасимова.

– И зачем он ему понадобился?

– Про то не ведаю. Пишет: для некой особой надобности.

«Каков наглец! – нехорошо подумал про Гонзова Федор Васильевич. – После всех клевет еще осмеливается просить у них лучшего переводчика!» Первым движением было послать резкий отказ, но, поразмыслив, Федор Васильевич решил не обострять и без того натянутые отношения с архиепископом.

– Поедешь в Великий Новгород, – объявил дьяк явившемуся на зов Дмитрию Герасимову. – Будешь помогать владыке Геннадию в неком важном деле. В каком – он тебе сам расскажет. Но учти: Геннадий Новгородский – мой злейший враг. Везде ему мерещатся еретики да заговорщики. И не он один таков. Нашим попам только бы лбами в пол колотиться да молебны гнусавить. Сами во тьме блукают и других к свету не пускают. А нам свет и разум нужны, ежели не хотим плестись в хвосте у Европы! Эвон Христофорус Колумбус только что новую Индию открыл, а попы по сию пору долдонят, дескать, земля плоская, небо из хрусталя содеяно, а все науки от лукавого.

– Но среди духовенства есть и просвещенные люди, – возразил Дмитрий.

– Верно, есть, – согласился Курицын. – Только их еретиками объявляют, кнутами секут и от церкви отлучают. Да, и вот еще что. Донесли мне, что в Новгороде обретается монах-доминиканец. Ты приглядись к нему – не шпион ли?

Глава 6. Трудности перевода

1

Всю долгую дорогу от Москвы до Великого Новгорода Дмитрий думал о предстоящей встрече с Умилой. Прошло уже пять лет с тех пор, как они виделись последний раз, но не было дня, чтобы он не вспомнил о ней. Читал книгу – со страницы наплывало ее лицо, переводил на переговорах – в ушах звучал ее смех, срывал с ветки яблоко – и яблоко пахло ею. Но хуже всего было по ночам, стоило закрыть глаза, и в памяти оживали ее мечущиеся волосы, хриплое бормотание, жар объятий, бешеный стук сердец.

Пытаясь избавиться от наваждения, как-то раз заглянул к давно зазывавшей его разбитной вдове и остался у нее на ночь. После холодного соития, не доставившего радости ни ей, ни ему, вдова в сердцах бросила:

– Не хочешь меня, тогда зачем пришел?

– Другую люблю, – признался Дмитрий.

– Однодырышник? – съязвила вдова. – Ну и шел бы к своей зазнобе.

– Не могу, – вздохнул Дмитрий.

– Что ж так?

Все эти годы он свято хранил тайну своей любви. Только раз заикнулся было о ней на исповеди, но, когда священник стал расспрашивать об альковных подробностях их связи, назойливо допытываясь: «Не влагали ль вы уста и персты в места непотребные?», Дмитрию стало так тошно, что он поклялся больше ни с кем не говорить об Умиле. А тут, неожиданно для себя самого, все выложил случайной женщине. Про то, как еще отроком полюбил чужую жену, как потом сосватал ее за родного брата и как мучительно грезит о ней до сих пор.

Взгляд вдовы потеплел, стал грустен и задумчив.

– Повезло твоей милой, – со вздохом молвила она. – Нашей сестре редко такое счастье выпадает. У меня любодеев было, как в бочке огурцов, а вспомнить некого, все будто по одной сапожной колодке скроены. И вот тебе, парень, на прощанье мой совет: ты о других баб больше не марайся. Жди свою единственную и беспременно дождешься!

…Родной город поразил Дмитрия своим изменившимся видом.