Колокол и держава

По дороге в Детинец он не встретил никого из прежних знакомцев, а в тех горожанах, кто попадался ему навстречу, уже не было того живого, нарядного ухарства, по которым новгородцы угадывались в любой толпе. В разговорах почти не было слышно привычного новгородского цоканья, а слышалось все больше московское аканье да нижегородское оканье новых переселенцев. На Торгу половина лавок пустовала, куда то сгинули ганзейские купцы, а оба ганзейских двора, Готский и Немецкий, затаились за наглухо запертыми воротами, будто чего-то выжидая.

Зато на месте пьяно покосившихся старых башен Детинца величественно вознеслась над Волховом могучая крепость из тяжелого темно-красного кирпича, и, глядя на нее, Дмитрий задумался о человеке с железной волей и изворотливым умом, который отнял у новгородцев их древнюю волю, а взамен дал эту грозную цитадель как символ новой державы, частью которой отныне сделался Великий Новгород.

Пересекая владычный двор, Дмитрий увидел шедшего ему навстречу католического монаха. На нем были черный плащ, белая пелерина, четки на кожаном поясе, изношенные сандалии на босых ногах. Он сразу понял, что это тот самый доминиканец, о котором его предупреждал дьяк Курицын. Дмитрий вежливо поклонился монаху, и тот осенил его крестом. Из темноты капюшона пронзительно глянули глубоко запавшие черные глаза. Сделав несколько шагов, Герасимов невольно обернулся и увидел, что монах входит во владычную палату, причем привратник услужливо распахивает перед ним двери. Это было действительно странно. С каких это пор доминиканские монахи стали запросто ходить к православному архиепископу?

Брата он нашел в библиотеке Софийского собора. Дьякон Герасим, как обычно, сидел на лесенке среди книжных шкафов, держа в руках потертый фолиант. Но теперь всегда сурового с виду софийского библиотекаря было не узнать, он точно помолодел лет на двадцать, морщины на высоком лбу разгладились, глаза светились затаенной радостью.

Братья обнялись.

– Какими судьбами к нам? – спросил Герасим.

– Владыка Геннадий вызвал, а для чего – не ведаю.

– Ну так я тебе скажу, коли не ведаешь, – засмеялся дьякон. – Затеялся владыка Библию на славянский язык заново перетолмачить. Для сего дела собирает всех лучших переводчиков, ну так я ему тебя и присоветовал, а то уже сколь годов к нам глаз не кажешь.

– Я сейчас монаха-доминиканца встретил, – вспомнил Дмитрий. – Кто таков? Откуда взялся?

– Звать Вениамин, родом хорват. Тоже будет помогать переводить Библию. Сказывают, что лучше его Вульгату[29] никто не знает.

– И как он тебе?

– С виду смиренник, а как взглянет – спина холодеет. У владыки днюет и ночует. Все про наших еретиков расспрашивает.

– А может, они и не еретики вовсе? – спросил Дмитрий, вспомнив последний разговор с Курицыным. – Может, люди просто хотят свободно рассуждать о вере?

– У нас в Новгороде народ всегда вольнодумничал, – пожал плечами дьякон. – А тут все напасти разом обрушились, вот и разуверились те, что послабже. Помнишь, как у Менандра сказано: смяла веру жизнь сия. Но одно я знаю точно: вразумлять заблудших надо не кнутом, а терпеливым словом. А тут инквизицию устроили на манер Гишпании. Сначала на Москве наших попов пороли, потом здесь, на Духовом поле, колпаки на головах жгли. Теперь люди со страху уста замкнули, а что у них в головах творится, то одному Господу ведомо.

– Ну а как там мой племяш? – сменил разговор Дмитрий.

– На Рождество четыре годка Мишке стукнуло, – расплылся в улыбке Герасим. – По правде сказать, я уж и не чаял отцом стать, ведь дотоле ни у меня, ни у Умилы деток не было. И тут вдруг этакое чудо Господне! А все ты! Кабы тогда не уговорил меня посвататься, не было бы у меня сейчас ни жены, ни сына и засыхал бы я один, как старый пень. Век тебе этого не забуду! Ну а как твоя посольская служба? С начальством ладишь? – в свой черед спросил отец Герасим.

– По-всякому бывает, – признался Дмитрий.

– Что так?

– Хотят из меня соглядатая сделать, а мне не это по нутру.

– И правильно, – одобрил отец Герасим. – Как ни мудри, а совести не перемудришь. Ну все, хватит разговоров, пошли домой. Умила будет рада.

2

Скрипнула знакомая калитка.

– Жена! Гляди, какого я гостя привел! – с порога зычно крикнул Герасим.

Из бабьего кута, вытирая полотенцем руки, показалась Умила. Длинная рубаха из тонкого холста с вышитым красной ниткой узором свободно облегала ее статное тело. Дмитрия словно обдало жаром. Болотные глаза Умилы тоже вспыхнули радостными огоньками, и, глянув в них, Дмитрий обреченно понял: время ничего не вылечило.

– Жениться-то сподобился наконец? – спросила его Умила, накрывая на стол.

– Да все не соберусь.

– Этакий молодец и без подружии?

– Да кому я нужен, ни кола ни двора, – отшутился Дмитрий. Не скажешь ведь: потому и не женился, что тебя из сердца не могу выкинуть. Но глаза, похоже, выдали.

Откуда ни возьмись, прибежал, топоча толстыми ножонками, племянник Мишка. Тотчас признав гостя за своего, вскарабкался ему на колени, и Дмитрий с наслаждением вдохнул чистый запах его кудрявых волос.