Колокол по Хэму

— Я отправил Дикарку во флигель, — сказал Хемингуэй, в первый раз посмотрев на меня. — Спасибо, что пришел.

Я пожал плечами.

— Это у тебя пистолет торчит или ты так рад меня видеть? — спросил он.

Я распахнул полы пиджака и показал ему оружие, заткнутое за пояс.

— Вы не устаете меня удивлять, специальный агент Лукас— Хемингуэй подошел к столику с бутылками, стоявшему рядом с цветастым креслом, и смешал себе «Том Коллинз». — Хотите выпить, специальный агент Лукас?

— Нет, спасибо, — ответил я. — Пойду скажу Марии, что они ушли.

Хемингуэй пригубил коктейль и посмотрел на картину, висевшую на ближней стене.

— Пожалуй, хватит так ее называть.

— Как?

— Дикаркой, — ответил Хемингуэй. — Девчонке угрожает реальная опасность. Ее действительно хотят убить.

Я кивнул и отправился в обход бассейна к флигелю.

Войдя в спальню, я окликнул Марию по имени, занес руку, чтобы постучать в ванную, подумал, отодвинулся в сторону от двери и постучал.

Девятимиллиметровая пуля пробила дверь на уровне лица, вошла в стену чуть выше кровати и, возможно, пробила одну из пальм, окружавших главную усадьбу.

— Черт побери, Мария! — рявкнул я.

— Ох, Хосе, Хосе! — воскликнула проститутка. Распахнув дверь, она бросилась мне в объятия.

Я вырвал у нее «люгер» и успел поставить его на предохранитель, прежде чем Мария упала мне на грудь. Я едва подавил желание закатить ей оплеуху. Одно дело — погибнуть в дурацкой перестрелке с болванами из Кубинской национальной полиции и совсем другое — быть застреленным по ошибке кубинской шлюхой. Я не мог сказать, какое из этих событий больше повеселило бы моих бывших приятелей по Бюро.

Я втолковал Марии, как Хемингуэй отделался от полицейских, что Бешеный жеребец и его придурки ушли, и, возможно, навсегда. Мария продолжала истерично рыдать.

— Нет, Хосе, нет! — кричала она, превращая мою рубашку в мокрую тряпку. — Они вернутся. Они опять придут сюда.

Они придут за мной. Завтра ты, сеньор Хемингуэй, его дети, вонючие матросы и все остальные уйдете на яхте сеньора Хемингуэя, и здесь некому будет присмотреть за мной, кроме сумасшедшего повара Рамона и шофера Хуана, который терпеть меня не может, но хочет затащить в постель, и тогда Бешеный жеребец вернется, и они изнасилуют меня и убьют за то, что сделала не я, а сам Бешеный жеребец, и потом вы вернетесь, и я уже не буду ждать тебя в доме, как каждый вечер, и тогда вы спросите — где Мария? А Мария уже будет мертвая и холодная, и...

— Мария, — негромко произнес я, сжимая ее руки. — Мария, дорогая. Будь добра, заткни свою пасть.

Она ошарашенно посмотрела на меня.

— Я поговорю с сеньором Хемингуэем, — пообещал я. — Он возьмет тебя на яхту вместе с нами.

— Ах, Хосе! — воскликнула проститутка и обняла меня так крепко, что мои многострадальные ребра едва не хрустнули.

* * *

Вторая половина дня была наполнена хлопотами и наставлениями. Хемингуэй пригласил Марию пообедать в главном доме, и юная шлюха, отчаянно зардевшись, приняла его приглашение и побежала в «Первый сорт» за своим лучшим платьем. Она страшно разволновалась, когда я сказал, что не буду обедать с ними — Хемингуэй меня не пригласил, — но обрадовалась, когда я добавил, что упакую ее вещи в рюкзак вместе со своими. Прежде чем отправиться на обед, Мария собрала свой скромный запас одежды, позаимствованной у Марты, расческу, косметичку и запасные сандалии. Когда она ушла, я аккуратно уложил их и заглянул в небольшую коробку, в которой она хранила свои пожитки. Ничего ценного там не оставалось.

Потом я около часа бродил по усадьбе, осматривая «трупный колодец» на вершине холма, ветхие постройки за заросшим теннисным кортом, навес, под которым хранились принадлежности для бассейна, гараж и односкатный сарай на его задах. Затем я вернулся в «Первый сорт», обошел коровники и заглянул на сеновалы. Лейтенанта Мальдонадо и его людей нигде не было. Под гниющей соломой в дальнем углу одного из сеновалов я обнаружил продолговатый сверток, упакованный в парусину. Захватив его с собой, я поехал в Кохимар, чтобы осмотреть «Лорейн» и погрузить на борт припасы. Мы собирались сделать это позже вечером, после возвращения «Пилар», но Хемингуэй решил, что будет лучше вывести катер из порта при дневном свете и оставить его у частной пристани в старом прибрежном городке Гуанабо в десяти милях к северу.

В Кохимар меня повез Хуан — он должен был ехать дальше в Гуанабо и взять меня там. Хуан был мрачен и молчалив, что устраивало меня как нельзя лучше, поскольку я и сам не хотел вступать в разговоры. Всю дорогу я провел в размышлениях. По прибытии на пристань Шелвина я велел Хуану отдохнуть в тени машины, пока я буду переносить вещи с заднего сиденья и из багажника на катер.