Колокол по Хэму

— Хм-мм... — протянул я, — если мне потребуется помощь, я передам, что кошки чувствуют себя одиноко и их нужно покормить. Если захочу увидеться с вами, но не здесь, то назначу встречу там, где кубинцы поднимают свой флаг.

— На Кейо Конфитесе.

— Да, — ответил я. — Поскольку вы отплываете ночью, вам следует поторопиться. У вас много дел.

— Но зачем ночью? — спросил Хемингуэй. — Зачем выходить в море в темноте?

Я допил свой дайкири.

— Я хочу, чтобы никто не узнал о вашем отплытии, по крайней мере, до завтра. Этой ночью мне нужно многое сделать.

— И ты, конечно, не расскажешь мне, что именно.

— Расскажу позже, — ответил я.

Хемингуэй заказал еще две порции коктейля в высоких бокалах и новую корзинку яиц.

— Так и быть, — произнес он. — Я вызову Волфера и остальных, и мы отправимся с наступлением темноты. Мы будем ждать «Южный крест» у Конфитеса. Большая часть снаряжения и провизии уже на борту, поэтому выйти в море сегодня ночью не составит особого труда. Но мне это не нравится.

— Вы отправляетесь всего на день раньше запланированного срока, — заметил я.

Писатель покачал головой.

— Мне не нравится вся эта затея, — сказал он. — Она дурно пахнет. У меня чувство, что мы никогда больше не увидимся, Лукас. И что очень скоро кто-нибудь из нас, а то и оба погибнем.

Моя рука с бокалом замерла на полпути к губам.

— Типун вам на язык, — негромко произнес я.

Хемингуэй внезапно улыбнулся и притронулся своим бокалом к моему.

— Estamos copados, amigo, — сказал он. — К черту их.

К черту их всех.

Я чокнулся с ним и выпил.

Глава 27

«Сementerio de Cristobal Colon» — один из крупнейших в мире некрополей. Кладбище занимает территорию, равную десятку городских кварталов, в некотором отдалении от района отелей, между районами Ведадо и Нуэво Ведадо.

Я добрался до него ночью, проехав вокруг порта, по южной границе Старой Гаваны и замкнув петлю с запада, мимо Кастилло дель Принсип.

Кладбище было заложено в 60-х годах XIX века, когда в катакомбах церквей Гаваны не осталось места для захоронений. Хемингуэй рассказал мне, что проект некрополя был выбран на основе конкурса, который выиграл молодой испанец Каликсто де Лора Карадоза. Архитектор спланировал кладбище на средневековый манер с узкими проездами, идущими под прямым углом; их смыкающиеся перекрестки разделяли похороненных по общественному положению и классам. Расположенное к западу от Старой Гаваны, ширина улиц которой едва позволяла разъехаться двум повозкам, кладбище казалось продолжением города живых в город мертвецов. Хемингуэй сказал, что, завершив проект и воплотив его на местности, Каликсто де Лора Карадоза умер в возрасте тридцати двух лет и стал одним из первых обитателей кладбища. По всей видимости, эта история забавляла писателя.

У главного входа на каменной плите был высечен латинский девиз: «Бледная смерть посещает лачуги и королевские дворцы».

Рандеву было назначено на 2.40. Я оставил «Линкольн»

Хемингуэя в боковом проулке и подошел к восточным воротам чуть позже часа ночи. Все ворота кладбища были на запоре, но я отыскал дерево, росшее вплотную к железной изгороди, и перебрался через нее, тяжело спрыгнув на траву по ту сторону. На мне были черные куртка, брюки и шляпа «федора», низко надвинутая на глаза. На моем бедре в кобуре с вытяжным ремешком висел «магнум», свой складной нож я сунул в карман брюк, а в карман куртки положил мощный фонарь, взятый с «Пилар». На плечо я набросил свернутую бухтой десятиметровую веревку, также с «Пилар». Я сам не знал толком, зачем мне веревка — чтобы связывать пленников, устраивать ловушки, перебираться через заборы, — но решил, что будет нелишне захватить ее с собой.

Несколько месяцев назад Хемингуэй упомянул, насколько причудливо выглядит кладбище — состоятельные семейства Гаваны на протяжении почти восьмидесяти лет соперничали друг с другом, возводя все более пышные склепы и монументы, — однако я не ожидал встретить целые кварталы, заполненные образчиками надгробной архитектуры. Я держался вдали от пустынных тихих проездов, рассекавших кладбище, и пробирался узкими дорожками и тропинками между памятниками. В лунном свете мне казалось, что я очутился в каменном лесу — распятые Иисусы в предсмертной муке взирали на меня сверху вниз, вокруг высились замысловатые греческие часовни с фресками и белоснежными колоннами, над могилами, словно кружащие стервятники, парили ангелы, серафимы и херувимы; в темноте похожие на завернутых в саваны женщин маячили Мадонны с воздетыми кверху пальцами, которые напоминали револьверы, нацеленные в небо, готические мавзолеи с железными воротами отбрасывали черные тени поперек моего пути, тут и там виднелись урны, сотни дорических колонн, в тенях которых могли скрываться убийцы, и повсюду в прохладном ночном воздухе носилось зловоние гниющих цветов.