Колокол по Хэму

Накануне вечером я заглянул в местное туристическое агентство и купил дешевую карту кладбища. Я сверился с ней при свете луны, не рискуя хотя бы на мгновение включать фонарь. Я оказался именно в той ситуации, в которую агентов ОРС учат никогда не попадать — пришел на встречу, которая практически наверняка является ловушкой, на территории врага, не зная, сколько человек меня поджидают, полностью предоставив инициативу противнику.

«К черту», — подумал я и, сложив карту, двинулся вперед.

Я отыскал саркофаг с лежащей навзничь фигурой человека в натуральный размер и статуей собаки у его ног. За ней полутораметровый шахматный слон стоял на страже у каменной плиты, под которой покоились останки одного из величайших шахматистов Кубы. Все верно, именно так указано на карте... отсюда было несколько сотен шагов до памятника студентам-медикам. Я обошел темный монолит и увидел, что это надгробие в форме кости домино с двумя тройками. В пояснении на карте было указано, что здесь лежит женщина, фанатическая поклонница домино, умершая от сердечного приступа, когда во время важной партии ей не досталась тройка-дубль. Я свернул налево. Неподалеку от доминошницы стоял приземистый памятник, буквально утопающий в цветах. Это была могила Амелии де ла Хоц. Хемингуэй с удовольствием поведал мне ее историю. Амелию похоронили в 1901 году, а ее ребенка — в отдельной могиле в изножье памятника; несколько лет спустя труп по какой-то причине эксгумировали и обнаружили дитя в объятиях скелета. Кубинцы обожали подобные легенды. Хемингуэй — тоже. Эта могила стала объектом паломничества женщин со всего острова, отсюда и громадный холм цветов. Они благоухали, словно все похоронные процессии, в которых я когда-либо принимал участие.

Памятник студентам-медикам находился в старейшей части кладбища. Здесь сходились несколько проездов. В 1871 году восемь кубинских юношей были казнены за осквернение могилы испанского журналиста, критиковавшего буржуазное движение независимости. Над памятником была воздвигнута высокая статуя Правосудия, однако на ней не было повязки беспристрастности, а весы в руке явно покосились на одну сторону. «Там, где бледная смерть посещает лачуги и королевские дворцы под сенью Правосудия», говорилось в радиограмме.

Было 1.40 ночи. Мне казалось, что я целую вечность искал это надгробие, и еще больше времени мне потребовалось, чтобы найти место для укрытия. На пешеходной дорожке, ведущей от памятника студентам-медикам, стоял мавзолей, похожий на Тадж-Махал в миниатюре, высотой около двенадцати метров. Он был украшен резными нишами, на всех фасадах высечены ангелы и горгульи, еще несколько ангельских фигур стояли на двух крышах, расположенных уступом, и один ангел в хитоне возвышался над сводом, напоминающим купол мечети. Если бы я сумел забраться по углу здания на нижнюю крышу, то спрятался бы за резным парапетом и мог наблюдать за памятником студентам-медикам, пустыми проездами и широкими перекрестками, за узкими дорожками и тропинками на подходах к монументу. Разумеется, когда убийцы вступят в игру, я окажусь на десятиметровой высоте, имея возможность обстреливать их, но лишенный путей к отступлению... впрочем, тут-то и пригодится веревка. Я обвяжу ее вокруг одной из угловых статуй и соскользну вниз за считанные секунды. Я похвалил себя за предусмотрительность, вошел в тень громадного мавзолея и начал подъем.

Он занял десять минут и стоил мне дырки на колене брюк, но в конце концов я подтянулся на руках и перевалился через парапет. Здесь был трехметровый уступ и еще одна стена, которая поднималась к куполу, сиявшему в лунном свете. Надо мной вздымались статуи ангелов и святых с воздетыми руками.

Парапет никак нельзя было назвать крепостной стеной — от верхнего края мраморного ограждения до прозаического асфальта с гравием, устилавших крышу, было всего около метра, — но я мог спрятаться за ним, сев на корточки и глядя через прорези орнамента. В случае необходимости я мог бы гусиным шагом обойти крышу и вести наблюдение во всех направлениях.

Я обвязал веревку вокруг двухметровой статуи на юго-восточном углу и спрятал узел веревки за стеной. Потом я опустился на колени у южного фасада с видом на открытое пространство у памятника студентам-медикам. Сотни мраморных и гранитных статуй взирали на меня, словно бледное воинство мертвецов. С севера надвигалась буря. Луна еще не потускнела, но над Гаваной время от времени вспыхивали молнии и разносились раскаты грома. Было 2.00 ночи.

В 2.32 я бросил взгляд на часы и услышал позади негромкий звук. Я начал поворачиваться, но в ту же секунду к моей шее прикоснулось что-то холодное и круглое.

— Не двигайтесь, сеньор Лукас, — сказал лейтенант Мальдонадо.

* * *