Дельгадо не успел нажать на спуск — Хемингуэй склонил голову на правое плечо, убирая лицо с линии огня; он рявкнул и вновь метнулся вперед. Ствол задрался кверху. Противники врезались в трап, ведущий на ходовой мостик. Дельгадо с быстротой молнии перехватил пистолет левой рукой, усиливая рычаг давления и вновь перемещая дуло к лицу Хемингуэя.
Писатель лбом ударил Дельгадо в лицо и тоже переменил РУКУ рискуя получить пулю. Они опять затоптались по окровавленной палубе, скользя и скрипя обувью, но теперь правая ладонь Хемингуэя лежала поверх барабана револьвера, а указательный палец был втиснут в защитную скобу поверх пальца Дельгадо.
Дельгадо ударил его коленом в пах. Писатель издал стон, но не дрогнул и продолжал борьбу, хотя его противник воспользовался секундной заминкой и сместил левую руку выше по стволу, наклоняя его вниз, так что выходное отверстие уперлось в горло Хемингуэя. Тот скосил глаза вниз. Ему не удавалось оттолкнуть оружие. Хватая ртом воздух и продолжая кривить губы в улыбке, Дельгадо вдавил ствол в ложбинку под его подбородком, взвел большим пальцем курок и нажал спуск.
Однако Хемингуэй сумел сдвинуть ладонь на три сантиметра вниз и всунул мизинец между бойком и капсюлем. Боек расплющил верхний сустав и ноготь пальца Хемингуэя.
Дельгадо потянул револьвер в сторону, срывая кожу с пальца писателя. Ему удалось высвободить оружие, и противники вновь закружились, едва не повалив друг друга на палубу; обретя равновесие, они вновь врезались в трап. От меня до них было два метра, я не мог нанести очередной удар. Я чувствовал, как вместе с кровью, заливавшей подушки сиденья, мое тело покидают силы и ноги начинают неметь.
Дельгадо удалось освободить курок для следующего выстрела, но при этом он невольно повернул выходное отверстие к себе. Хемингуэй левой рукой схватил револьвер за ствол и начал выкручивать его. Дельгадо разжал ладонь и переместил ее выше по стволу, но это место уже занимала рука Хемингуэя.
Они были похожи на мальчишек, которые выбирают сторону поля, все выше перехватывая бейсбольную биту, пока на ней умещаются пальцы.
Я уже не видел ствол револьвера, только напряженные пальцы Дельгадо поверх ладони Хемингуэя. Их правые руки находились ниже — указательный палец Дельгадо лежал на спусковом крючке, поверх него — палец писателя.
Хемингуэй оскалил зубы. На его могучей шее выступили жилы. Ствол уткнулся в мягкую плоть под нижней челюстью Дельгадо.
Дельгадо с непостижимой быстротой отдернул голову, но деревянный поручень трапа за его затылком не позволил запрокинуть ее дальше. Хемингуэй приподнял ствол, вновь вжимая его в подбородок противника.
Дельгадо беззвучно вскрикнул, но это был не вопль ужаса, а крик парашютиста, которым тот подбадривает себя, перед тем как прыгнуть из люка самолета в темноту и холод. Они продолжали бороться в полную силу.
Хемингуэй нажал палец Дельгадо, лежащий на спусковом крючке.
Уже несколько минут перед моими глазами плясали черные точки; теперь они слились в сплошную пелену, и я на время погрузился в обморок. Когда зрение вернулось ко мне, на ногах стоял только Хемингуэй, уронив пистолет и покачиваясь над телом Дельгадо, бессильно приникшим к трапу. Глядя на страшный шрам на голове писателя, можно было решить, что именно он, а не Дельгадо получил пулю. Выходного отверстия на черепе Дельгадо не было. Судя по обильному кровотечению из его глаз, ушей и носа, а также по тому, как была разворочена его нижняя челюсть, мелкокалиберная пуля прошла через мягкие ткани неба и несколько раз отрикошетировала внутри черепа.
Хемингуэй глядел на труп, потом посмотрел на меня с выражением, которого я никогда не забуду. В нем не было торжества, сожаления или отчаяния. Единственное выражение, которым я могу его описать, — это бесстрастный могучий интеллект. Хемингуэй «фиксировал» происходящее: он запоминал не только то, что видит, но и запахи, мягкое покачивание «Пилар», слабый вечерний бриз, неожиданный крик чайки, донесшийся со стороны входной протоки бухты, даже терзавшую его боль и его собственные ощущения. В первую очередь — собственные ощущения.
Потом Хемингуэй сосредоточил взгляд на мне и подошел ближе. Пляшущие черные точки опять начали сливаться в пелену, я почувствовал, что наручники соскальзывают с моих запястий, что я опять свободен... и больше ничто не мешает мне падать в темноту, в которой нет боли, где я свободен от всего происходящего и наконец могу уснуть вечным сном.
И вновь меня привели в чувство сильные удары по лицу и требовательный голос — на сей раз звучный тенор Хемингуэя, повторявшего:
— Будь ты проклят, Лукас! Не вздумай умереть! Не вздумай умереть, сынок!
Я напряг все силы, чтобы выполнить его просьбу.
Глава 30
В конечном итоге с того света меня вытащили братья Геррера. Роберто не обладал медицинским опытом своего брата, но знал и умел вполне достаточно, чтобы поддержать мою жизнь на обратном пути в Кохимар, где нас ждали доктор Сотолонго и его друг, хирург по профессии. Эрнест Хемингуэй также приложил руку к моему спасению.