Колокол в колодце. Пьяный дождь

— Помилуйте, господин капитан, в такой шумной компании? — сказал я негодующе. — Я рассчитывал встретиться с вами в иной обстановке. Нехорошо получилось!

Барон был под хмельком. С виду вроде бы не очень, но по его дыханию я почувствовал, что выпил он изрядно. Сначала оторопев немного, он затем снисходительно опустил здоровую правую руку мне на плечо и иронически заметил:

— Эти, мой друг? — И обвел компанию глазами в красных прожилках. — Эти-то пуще ваших масс мечтают, чтобы самое трудное осталось поскорее позади.

Он сообщнически подмигнул мне, оставаясь вместе с тем надменным, грубоватым, какими обычно бывают захмелевшие люди. Но возможно, он и не был так уж пьян. Вдруг он отдернул руку, словно опасаясь, как бы не испачкать ее о мое плечо. Правда, я понял, что это движение прямого отношения ко мне не имело. И все же я с удовольствием смазал бы его по красивой физиономии. Возможно, он инстинктивно почувствовал рефлекторное движение моих мускулов, потому что тут же обхватил меня за плечи так, чтобы прижать мою руку.

— А все же выпьем по стаканчику, не так ли, боевой товарищ? Все равно дела нашей распрекрасной Венгрии чертовски плохи! Все пошло прахом!

Он чуть ли не силой заставил меня выпить стакан вина.

Передав ему сообщение, я сразу же распрощался. Пока я говорил, он рассеянно кивал, словно речь шла о приглашении на ужин.

Спустя несколько недель барона Тибора Ференци, после провала Дюси Чонтоша, схватили. Чрезвычайный военный трибунал нилашистов приговорил его к смертной казни. Приведен был в исполнение приговор или нет — документально не подтверждено, но он как в воду канул, его никто и никогда больше не видел.

У самой двери, в передней, ко мне привязался какой-то молодой щеголь в смокинге, с моноклем в глазу.

— Вирагош… Помнишь? Вирагош… — таинственно шептал он мне на ухо что-то похожее на пароль.

Мне показалось это весьма подозрительным. Но вдруг я понял: он произносил имя Пишты Вирагоша, настойчиво напоминая о нашей встрече с ним у Пишты несколько лет назад. Я что-то смутно припоминал, хотя в той сложной обстановке ни в чем не был уверен. Больше всего мне хотелось как можно быстрее очутиться за дверью. Но он не пускал меня, удерживал за руку и все жужжал в ухо, дескать, в последнее время он для отвода глаз кинулся вправо и даже постарался втереться в доверие к нилашистам; сейчас он играет кое-какую роль в их прессе. Но это, мол, камуфляж. Из тактических соображений. В интересах дела.

— Ленин говорил: мы всегда должны быть в самой гуще масс. — И многозначительно посмотрел мне в глаза. Даже монокль снял. Предложил поддерживать контакт, обещал во многом помочь.

Когда я, спустившись вниз, вышел из Дворца Клотильды, то сразу попал в объятия холодной, непроглядной и безмолвной ночи, словно очутился в пустынном глубоком подземелье. На площади Аппони мрачно возвышалась статуя Вербёци. Лишь изредка показывался на улице прохожий или трамвай, совершенно затемненный, еле двигающийся по рельсам в кромешной тьме. Город казался вымершим. Только патрули расхаживали по улицам: полицейский с винтовкой и нилашистский дружинник с нарукавной повязкой со скрещенными стрелами, вооруженный автоматом.

Я почти уже добрался до площади Францисканцев, когда со стороны Университетской улицы послышались сильные взрывы. Вслед за ними застрекотали автоматные очереди, раздались крики, вопли.

Я побежал в ту сторону.

В глубине улицы стояла колонна немецких военных грузовиков. Должно быть, с боеприпасами, потому что, как только они, как факелы, запылали, ракеты с ослепительно-белым светом взмыли в небо, разбрызгивая яркие искры. Улица огласилась оглушительным грохотом взрывов, стрекотом автоматов. В призрачном свете в невообразимой панике метались немецкие солдаты. Из-за угла переулка их обстреливали из автоматов. Я видел, как один солдат схватился за живот и, скрючившись от боли, присел на корточки, затем вытянулся на мостовой во весь рост.

И тут у меня возникло твердое убеждение, что за углом притаились Андраш и его боевые друзья. Это они подорвали автоколонну, и стреляют тоже они. Не знаю, откуда взялась у меня эта убежденность. Ведь я даже не знал, где скрывался в подполье Андраш: с пятнадцатого октября нам не довелось встретиться. Но я готов был поклясться, что там, за углом, он с партизанами. Притаившись за выступом стены, я стал следить за переулком. Подсознательно я надеялся, что он выйдет из засады. Но рассудком я понимал, что это немыслимо. Вскоре стрельба прекратилась. Очевидно, партизаны скрылись. А я все стоял, прижавшись к стене, и ждал чего-то. Меня все еще не покидало чувство омерзения от посещения Дворца Клотильды. О, как мне хотелось встретиться с Андрашем и остаться с ним!

Сделав крюк, я пошел назад, к Дунаю. А вдруг они побежали в эту же сторону? Нужно поскорее уносить отсюда ноги, тем более что полицейские и нилашистские дружинники устремились к горящим машинам, туда же ринулись солдаты немецкой полевой жандармерии с бренчавшими на груди стальными бирками. Издали доносился вой сирены пожарной машины.

Разумеется, я никого не встретил.