— Саня… Саня… Са-а-а…
— Ну что, середнячок, заклинило? — подтрунивает кто-то из толпы.
Середняком у нас в пошутилку величают всякого, кто носит поклажу наперевеску. Сумка спереди, сумка сзади, а сам посередине. Вот тебе и середняк!
— Мужики! Кончай гонять порожняк! Чем балаганить, лучше б помогли, — умаянно просит беляночка.
Я был ближе всех к парню и взял одну сумку.
Другую подхватил мужчина рядом.
Парень присел и пропихнулся с тяжелюкой рюкзаком в автобус.
— Билет?! — встромила глаза в парня кубоватая контролёрша.
— Понимаете, — заоправдывался парень, — нам с женой достался один последний билет. За второй мы водиле заплатим.
— Нет билета — нет посадки! — вскудахталась контролёриха, глухо закрыв своей ширью проход. — Растележился тут!..[61]
Сдавай назад! На выход!! Знать ничего не знаю!!!— Видали, — вступился я за рюкзачника. — Нашла чем тётя прихвастнуть… Ничего не знаю! Не спеши выставлять. Вот его и мой билеты!
Я подал ей два билета.
Ей нужно было надломить их с краю.
Но она видимо не совладала с собой.
Разодрала билеты напополамушки.
Краска густо плеснулась ей в круглое лицо. Она прошептала слова извинения, заверила, что можно и с такими билетами ехать, и на всякий случай предупредила водителя.
Жена рюкзачника села у окна. К ней подсел пьяный и тут же уронил ей голову на плечо.
— Может, вы ещё на меня и ляжете?
— Ну вот ещё чего… Размечталась!
Девушка рывком убрала своё плечо из-под головы пияниста.
Моё место было рядом с рюкзачником.
Парень притолкнул высокий рюкзак к стенке, сам неудобно сел, невольно полуповернулся ко мне.
Неудобно было сидеть и мне, я еле-еле прилепился на краешке, как воробей на колышке.
— Во-о где ци-ирк! — Мокрый от пота малый задёргал воротом рубахи, как опахалом. Сердито покосился на брюхатый рюкзак. — Раньше из деревни всё тащили в город. Теперь из города всё тащи назад в деревню. Долги отдавай!
Я заинтересовался его горькой жальбой. Спросил, что у него в рюкзаке.
— А вы пошшупайте, — сказал он нарочито на стариковский лад.
Я потрогал. Что-то зернистое.
— Ёшкин кот! Рассыпное золото? — предположил я.
— Почти. Проклятое пшено! Из самой из Москвы пру! Все руки пообрывал. Спина горит, спасу нет.
— Вы что, едете в отпуск? Боитесь остаться без каши?
— Если бы песнь обо мне… Брательниковым курчатам пропитание везу. Из самой из столицы!
Конечно, я не поверил.
— Это, — хлопнул он по рюкзаку, — исполнение заявки. А вот сама заявка. — Он почти зло выдернул из потайного кармана пиджака конверт, вытряхнул из конверта вдвое сложенный лист в клеточку. — Получите документ эпохи! Почитайте на досуге. Поизучайте. Серьёзные мысли будит… Вот как нынче селянин зовёт брата-столичанина с женой к себе в гости. В письме нет адреса, фамилии. Можете оставить его себе на память. И делайте с ним, что хотите. Хоть печатайте! Только уговор, не спрашивайте, где живёт брат, как его фамилия. Ну, зачем человеку усложнять и без того сложную жизнь?
По вороватому мелко падающему почерку я сразу узнал руку Гордея. Чудик таки у Гордея братухай. Этот хохмогон тайну из Гордея лепил. Или скрывал, к кому ехал сам?
То не новость, что к Гордею ехал братец. О приезде брата — раньше мне не доводилось его видеть — я слышал от самого Гордея. А то была новость, с чем ехал брат.