Колокола весны

Остановишься, горькая душа, вытаращишь глаза, как прирезанный баран, на эту диковинную красоту и на всякий случай для возможно затаившихся за оградой хозяев долго держишь на лице восторг перед инжиром, а сам тихонько озираешься. Убедился, что опасности нет, живо рвёшь в простор рукавов. Накидаешь полные рукава, в сторонке понадёжней перепрячешь в себя — вот и сыт я до горла, хоть блох на пузе дави.

Но вот пошли инжиры на убыль.

Последний люд радостно повёз во все концы света счастливый сухумский загар.

Приугас и мой гладун.

Прихожу раз… А уже осень, заходил дождь. На берегу он совсем один. Как Христос в пустыне.

В своей огромной, как аэродром, кепке сидит у хиловатого костерка. В печали крутит ус.

Завидел меня, через силу состроил улыбку.

— Что такой грустный? — вхожу я в любопытство.

— А, дорогои, — вздыхает, — бэдному толко и остаётся, эчто уси подкручивать…

— Что так? Ёшкин кот! Какая беда тебя придавила?

Глаза в песок. Скорбно молчит. Будто в рот набрал воды. Конечно, молчать он может долго. Под боком же полное море! Воды хватит ого-го на сколько.

— Чего молчишь? Какое горе тебя подломило?

— А, генацвале… Мой умни зэмляк Джангули Гвилава хорошё сказал: «Отдих на морэ укрэпляэт здоровье и расшативаэт морал»… И эщо дорогои Джангули сказал прямо про мэня: «Любовник — это мужчина со знаком качэства»! Вот… Знак мой стёрся… Сижю вэсь расшатанни… Эст у мнэ почти три одеял…[52] Не малчик… Плёхо… Дэффочке надо каменни стояк, а не моя юмористическая восьмёрка… А я могу толко хорошё погладить по руке, по спинке… Это лубофа? Мои дэффочка смэётся и називаэт мэня: мой гладиатор…[53] Всэ мой дэффочка, всэ мой птичк уэхал на сэвэp… Всэ бросил мнэ. Маленки я козёл, зато рог болшие. — Он грустно поднял руки, трудно пошатал воображаемыми рогами над головой. — Наставили… Где плэтень ниже, там и перелезают… Дыалэктыка, дорогои… Да-а… Джигита, чито упал с осла, нэ сажяй на скакуна. Из этого ничего хорошего, — скорбно потыкал себя в сальные грудки, — нэ будэт… Ти понимашь это, мой генацвалико?

Я не спешил оставить его одного в такую минуту безрадостную.

Посидели молча, значительно поглядели в землю.

Ну чего тут размуздыки разводить?

Я засобирался вставать.

— Нэ покидаи и ти мне, — тоскливо взмолился он. — Одиноки чалавэк чувствуэт свой одиночество и во врэмя еды. Вмэстэ будэм кушить мои последни шашлик…

— Нет, дорогой, каждый ест с в о й шашлык, — зафилософствовал я, глядя на ветку, где на привычном месте не было штрафной пятёрки. — Не всякой я дыре гвоздь…

Он сокрушенно протянул мне полный кулак мелочи.

Я пересчитал. Подаю назад пять лишних копеюшек:

— Взяток не беру.

— О кацо! — всплыл он в обиде. — Возми сэбэ!

Сказано это было на весь упор, на высочайших тонах и с таким широким, царским жестом, точно он навяливал мне миллион.

Я таки добросовестно вернул ему его пятак.

Сам дьявол качнулся в его глазах. Со смертельным оскорблением вломился мой син в амбицию:

— Ти не уважашь мне! — докладывает во весь рот. — За цели месяц ти ни один раз не хочэшь кушать мои шашлик! — загнул мизинец. — За цели месяц ти не хочешь взять сэбе ни один мой капек! — загнул безымянный. — За это, дорогои, я зар-рэжу тибе ровно два раз! Приходи завтра, дорогои, посмотри, дорогои, как из тибе я шашлик жарить буду. Приди толко… Нэ забуд… Денги у мне нету на барашка. Из тибе тэпэр буду дэлать шашлик!.. Сначала выпьем за моего лучшего соседа Вано! И не за то, что Вано имеет два машин и одну служэбную. Ми тожа не пэшком ходим! И не за то, что Вано имеет два квартир и два дач на бэрэгу Чёрни мор. Ми тожа нэ в хижинах живём! И нэ за то, что Вано имээт жэну и три любовниц — ми тожа нэ с ишаками спим! Выпьем за то, что Вано — чесни и принципиальни чалавэк. Он дажэ со взятки платит-да налоги! И ти за такого чалавэка не выпьешь? Только попробуй! Сначал выпьем, а потом я буду из тебе шашлик-машлик жарить. Толко приди Не забуд… Вот тэбэ напоминаю… Толко приди, дорогои…

Ну его! Ещё ни с чего умолотит в гроб. Только свяжись с этим джигитом… Видал, на завтра сулит полный расчётишко. Значит, даёт миром уйти. Надо уходить.

Его эта угроза явилась тем лишним пёрышком, от которого и судно тонет.

Я ушёл из лесников.

И не жалею. Всё время я чувствовал себя в лесной тарелке неуютно, скользко: не при своём деле кормился.

Может, на третий так сухумский день увидал я на столбе объявление. Звали специалистов на Амур, в совхоз "Надеждинский". Я написал. Мне живой рукой ответили, агроном им нужен, но нету жилья. Из-за жилья я и не поехал.

Наконец брошен вот и лес.

Куда деваться? В Синие возвращаться? Так скоро не рука было показываться Гордею на глаза. Неловко…

Тогда где искать приюта бедной головушке?

Шапочный знакомец, сосед по пляжному топчану, шутя помани, я и кинься за ним, как собачонка-голошмяк.[54]

Задуло меня сухумским ветром аж на Камаз.

В отдел кадров толкнулись мы уже к закрытию.

Трудовую мою с почтением возложили в сейф под ключ. Сказали, оформим с утрушка завтра, а сейчас идите отдыхайте с дороги.

Выписали мне бумажку в общежитие.

Общежитие мне глянулось.