Колокольников –Подколокольный

– Мы на минуту. – Он властно берет меня за руку, он тут главный, никто не возражает, и мы выходим задними комнатами, кладовками, перешагивая через сломанные компьютеры и прочее старье, у последней комнаты недостает стены, словно разбомбили, но васильки стоят на столе, выходим в черничный лес, где пахнет прогретой сосной. Я не понимаю, как из московской коммуналки можно выйти в лес, и сбоку смотрю на него: жесткие морщины старого морехода, военного, служилого человека. Мы идем лесом, впереди что-то светлеет между стволов. Море! С дюн – это такие песчаные, из песка, с травой и кустами – я вижуохваченный августовским закатом берег, там гуляют веселые нарядные люди, играет музыка и море шумит, а подальше над дюнами взлетают и кружатся разноцветные кабинки карусели цепочной.

Не боясь испачкаться, он рвет черные ягоды с высоких кустов, протягивает мне полные ладони:

– Попробуй, это ирга.

Мы едим иргу, пачкаясь соком, смешно и чудесно, ведь правда же, смешно? – это мальчик, с которым целовалась бабушка, но как чисто он научился по-русски, бабушка говорила, что прибалтийский акцент «не лечится». Я хочу сказать, что все детство слушала истории про него, и вообще поблагодарить, что увел от этих террористов-маразматиков, но он вынимает из-за пазухи наган и вскидывает руку, я зажмуриваюсь, чтобы проснуться, а он говорит:

 – А ресницы у тебя стали короче.

ВЛАДЫКА 

– Отлично! – сказал батюшка, выслушав мою исповедь.

Перед этим он долго молчал, и я даже испугалась, что сильно огорчила его. У нас один тоже пошел исповедоваться, такого наговорил – у батюшки сердечный приступ случился. Правда, тот уже старенький и в Москве, а этот молодой, нашего возраста, и живет круглый год на свежем воздухе, одним парным молоком и питается, молоком и своей картошкой, цвет лица – как из рекламы.

– Отлично, – сказал батюшка и торопливо прочел надо мной разрешительную молитву. Батюшка спешил, потому что на завтра была объявлена архиерейская служба – в деревенский храм пожалует сам владыка, и вот уже третий день храм мыли, начищали, надраивали и старшие дети занимались «промышленным альпинизмом» – мыли высокие окна.

Батюшка волновался, что будет мало народу.

Кинем эсэмэски, позовем еще людей… Успеют, подтянутся. Если кто-то интересуется такими мероприятиями… Мало ли…

– Да не надо. Пусть будет как на самом деле есть. Пусть видят, что мы в затруднительном положении. Приход деревенский, далекий, бедный…

Действительно, далеко.

Мы ехали целый день, с раннего утра, по пробкам на кольцевой и на трассе, останавливались заправляться, перекусывать, даже купались, когда съехали на проселочную.

Увидели речку за домами, на задах деревни, черные баньки вдоль берега.

Остановились искупаться, но Вадик не хочет, не идет в воду, говорит, в этой речке проститутки с трассы купаются.

Вадик, говорим мы, не хочешь, не купайся, может, у тебя трусы такие, что стыдно людям показать, не купайся, фигс тобой, нам-то что, но это открытый водоем с быстрым течением, далеко от больших городов, нормальная вода. Мы тебя очень любим, спасибо, что везешь нас к батюшке, который твой одноклассник, но, пожалуйста, не гундось, сиди на бережку. Где ты тут видел проституток с трассы, где сама трасса, это такая глушь, мы битый час трясемся по грунтовке… А ты, Вадик, тормоз и бестолочь.

И мы купаемся. Вода прозрачная до самого дна, и мелкие рыбки шныряют. Блаженство!

Приходят две грязноватые девушки, они курят и сплевывают. Н-да, Вадик… Ты, конечно, лучше нас знаешь местную реальность… Пошли-ка отсюда. Где тут ближайшая аптека? Берем три пузыря мирамистина на всю братию… Да нет, это не проститутки, говорит Вадик. Это из поселковой школы, библиотекарша и по физкультуре, я их знаю, они за малиной ходили…

Архиерей прибыл назавтра к вечеру, караваном, цугом, на нескольких машинах и микриках, со своими певчими и ассистентами.

Кадило архиерейское необыкновенно звонкое, звонкий шелест, мы такого никогда раньше не слышали. И ладан, ладан – тоже несказанный, особенный, архиерейский, дышать не надышаться. У простого батюшки такого ладана не бывает.

Отслужили быстро, чуть больше часа.

Владыка высокий, статный, седой. И видно, что болеет, привык служить и быть на людях, превозмогая боль, а уйми эту боль – не почувствует облегчения, только недоумевать станет, так уже с ней свыкся.

И все равно до сих пор ясно, что в молодости был красив сногсшибательно, ураганом «Виктория» прошелся по женским судьбам, ну а потом уж... Что уж… Не наших умов дело… Пути Господни неисповедимы…

Старушки в нарядных платочках и мамаши из тех, кто потрезвее, с младенцами на руках, а еще дачницы пенсионного возраста, в самых лучших, «выходных» спортивных костюмах выстроились в очередь под благословение.

 – Спаси вас всех Господи, прошу ваших молитв. – Строго блеснув очками, Владыка перекрестил всех собравшихся и пошел из храма на раскаленный, выжженный небывалой жарой двор.

Там его сотрудники уже грузили в машины черные кофры с облачением и реквизитом.