Колокольные дворяне

Поднял с земли, размахнулся как следует и бросил чемодан, обшитый белой льняной тряпицей, в глубокую свежую яму, туда же и шпага с ножнами из червонного золота полетела. Ух, загляденье! – стройно вонзился металл в землю. Вот и хорошо.

Вот и славно. Теперь летели обратно в яму комья земли, а перед глазами священника стоят другие глаза – чистые голубые очи Александры Федоровны, мученицы и страдалицы. Да как можно нежную голубицу, чувствительную тонкую женщину в таких условиях содержать? Она и передвигалась-то в кресле-каталке, животом нещадно мучилась, ноги ее не держали. А светла, аки ангел небесный.

Величавая матушка наша. И Цесаревич, смышленый малец да улыбчивый. И доченьки Царевы, лебедушки, прекрасней в жизни своей не видал.

Он подровнял землю, травки и сучьев сверху накидал, сапогами поверху клада сотворенного встал и попрыгал маленько, утрамбовывая, и запел – как давеча в рождественском молебне «Многолетие всей большой ектении» пели, вспомнив каждого члена Царской Семьи поименно. Со всеми титулами!

И закончил, для самого себя неожиданно: пропето отцом Алексием в семнадцатый день месяца июля тысяча девятьсот восемнадцатого года от рождества Христова.

Аминь.

Место под белой березой, где сокровища спрятаны, священник запомнил крепко, все знаки нужные закрепил, и отметки сделал, птицам небесным разве что понятные. Шел домой, опираясь на длинную отполированную ладонями рукоять лопаты, не надеясь вернуться засветло. Потому и канон нарушил, наказал: пусть вечерняя будет без него! Грех… но где сейчас правила соблюдают и кто? Все с ног на голову перевернуто. Пусть поют, отмолю. Отдали на сохранение… сохранил. Или схоронил, кто знает?

Вечерняя служба уже к середине шла, дьякон Преображенской церкви работает исправно. Прихожане у меня хорошие, не ропщут попусту. Отец Алексий в подсобной своей комнатке руки от черной земли отмыл, переоделся в одеяние, соответствующее статусу богослужения, вышел к алтарю и спиной к немногочисленной пастве повернулся. Серьезен, бил поклоны, крестом себя осеняя, а губы продолжали шептать:

«Многая лета Государю Императору Российскому Николаю Александровичу и Государыне Императрице Российской Александре Феодоровне, и…».

Служба вскоре закончилась, двое или трое верующих обратились к нему за советом, он каждому ответил обстоятельно, мыслями мечтая поскорее домой вернуться. При церкви дом его деревянный, там можно наконец передохнуть.

Только переодеться и смог, чай торопливый выпил, Лизаньку поцеловал, доченьку единственную. И собачку ее, черного крупноголового Тимошу, по загривку потрепал.

А после упал в постель, как подкошенный, благо с Лидией Ивановной они особо разговоров не вели, та молчит всегда и головой кивает меленько.

Среди ночи разбудил его шум – за стеною жалобно, безутешно плачет Лиза. Надсадно скулит собачонка, пока еще щенок. Что это у них там стряслось?

Отец Алексий в комнату вошел, одеяло поправил, крестом ее осенял, молился, потом словами успокаивал. Но Лиза неугомонна.

«Царевича убили, папенька! Их всех убили – Царя, Царицу, Цесаревича и девочек, папенька! В них Сатана стрелял из тысячи стволов, и снег летал по комнате, и крики такие стояли, мне сон был! Алексей не жив больше, папенька! Мы с ним никогда, никогда не повидаемся! Папенька, он не жив!» – Алексей Павлович обнял девочку за плечи, присев на кровати рядышком, концом простыни ей нос вытер, а ручьи слез все текли и текли.

Собака уже не скулила, а ревела ужасным рыком, будто выросла за эту ночь и теперь не щенок. Здоровенный какой сенбернарище мне купцом Федотовым подарен! – машинально подумал отец Алексий и прошел в кухню. Водички попить.

Шум не стихал. Лиза по-прежнему всхлипывала. Он взглянул на перекидной церковный календарь, июль на дворе, какой может быть снег! – и оборвал листок.

17 июля 1918 года.

Через неделю слухи о злодеянии в подвале дома Ипатьева стали обрастать подробностями. По той страшной комнате и правда летали комья белых перьев из простреленных навылет подушек, что прижимала к себе комнатная девушка Анна Демидова, убитая вместе с Царской Семьей. Именно эти перья, видимо, и показались снежными хлопьями дочери священника Лизе, рассказавшей отцу о кошмарном сне.

Потом зачастили с обысками. На что отец Васильев реагировал равнодушно, просил активистов не пугать детей, никаких драгоценностей ему от бывшего Царя не передавали.

«Русский Вестник», 18. 01. 2013:

«Осведомившись о том, – продолжал свои показания Н. Я. Седов в Екатеринбурге, – что я намерен отправиться в Тобольск, Б. Н. Соловьев объяснил мне, что в Тобольске принимает деятельное участие в заботах о Царской Семье местный священник о. Алексей Васильев […] В апреле сего [1918] года, на шестой неделе Великого Поста, я отправился в Тобольск. […] По прибытии в Тобольск я пошел к о. Алексею Васильеву […] На следующий день я уехал в Тюмень […]».

«По наводке Н. Я. Седова (см. цитировавшийся нами его допрос от 9 ноября) был совершен тщательный обыск у священника Алексия Васильева».