Колокольные дворяне

Гостиная, столовая, спальня. А все в целом – кабинет для занятий историей, стены увешаны литографиями, гравюрами, портретами, пейзажами (и что обычно для ученого, живущего в Тобольске, – персоны и местности связаны только с Сибирью, пожалуй, есть такие города на земле, где никому не приходит в голову изучать географически отдаленные пространства. Как в Венеции трудно себе представить пишущего о Барселоне. Да и в самой Барселоне пишут только о Барселоне. А в Тобольске… Впрочем, это уже повторение сказанного). Кухню я еще не видела.

– Михаил, а у меня вообще-то жар. – Перед глазами плыли картины и картиночки, они удлинялись, и впору завернуться в эти бесконечные леса, небеса и дороги… – По-моему, я простудилась. А знаешь почему? Это ты виноват. Женщина здорова, пока ей не на кого опереться. Как только чувствует опору – еще в самом зародыше этого чувства, – у нее появляется ощущение, что можно расслабиться и потерять бдительность, безнаказанно плыть куда глаза глядят, в общем, она обретает твердую уверенность, что не утонет.

Я уже привыкла кататься на твоем плече. Ощущение кошки, прыгающей хозяину на плечо, как только он входит в квартиру… так и я буду запрыгивать на хорошо изученную ключичную ложбинку, стоит тебе появиться на горизонте. Или в дверном проеме. По-моему, у меня горячка и сорок, честно. – Перед глазами уже всерьез то двоилось, то расплывалось и текло. Образы, образы. Изумрудные переливы Иртыша, тяжелые капли на кустарнике, нежно-сиреневый халат неизвестной мне женщины, портрет задорной Ларисы и дубовый буфет конца прошлого века, с резными дверцами. Или начала века, мне неведомо, – а еще много-много гравюр, и литографий, и портретов разных размеров в рамках, преимущественно коричневых.

Миша принес мне жаропонижающую микстуру и по ложечке вливал в раскаленное горло, таким оно мною воспринималось. Он вымочил полотенце в растворе уксуса, прикладывал ко лбу, приказал повернуться на живот и растер спиртом спину до такой степени усердно, что она тоже раскалилась – спина цвета наковальни? – спросила я. Меня укутали в одеяло и велели лежать смирно, крепко закрыв глаза.

– Зрение в горячечном бреду может пострадать от перенапряжения. Бредить лучше с закрытыми глазами. Так что не стесняйся, говори, но глаз не открывай.

Я вырубилась, наверное. Когда сознание перестало молотить виски тяжелыми предметами, я открыла глаза, пытаясь найти стакан с водой. Мне очень хотелось пить. Миша сидел в кресле, держа мою руку в своей, но не двигался. Он спал.

Довела мужика до обморока, вот постоянно сама себя спрашиваю: как мне это удается?

Я попыталась высвободить руку, стакан воды стоял у дивана на полу, я бы дотянулась, но Миша тут же пошевелился. Я перевернулась и попробовала достать стакан другой рукой, не тревожа спящего, но сделала неверное движение и почти свалилась с дивана, чем разбудила его окончательно.

– Миша, извини, бога ради, я слонище в посудной лавке, но мне значительно лучше. Я просто хотела водички попить, а руку не хотела отнимать, потянулась, и…

Он подал мне стакан, по счастливой случайности целый и невредимый, и с удовлетворением констатировал: а ведь и правда, температура близка к нормальной.

– Во всяком случае, градус не повышается, я перепугался, что «скорую» придется вызывать. Лариса однажды так переохладилась во время затяжной однодневной экспедиции в тайгу, так я называл ее отлучки по местам боевой славы, что без «скорой» не обошлось. И в больнице она две недели провалялась, жесточайшее воспаление легких. Но потом отпустило. В тот раз пронесло.

Я уставилась на портрет женщины над диваном и спросила прямо, пользуясь своим положением не до конца выздоровевшей женщины, переживающей временную ремиссию:

– Миша, а подробней? О Ларисе и обо всем, что с ней связано?

Он молчал долго, я даже успела температуру проверить и перед носом его через три минуты градусником помахать: 37,4! Почти норма! К утру буду и вовсе здорова!

– Ну, к утру вряд ли, но давай не будем рисковать. Лежи смирно, а я расскажу тебе сказку. Или часть ее, пока не уснешь.

– Когда усну, уходи к себе в спальню. А то за мной завтра некому будет ухаживать. Ослабеет плечо.

– Обещаю. Раньше не мог уйти, не уверен был. Да и воду – кто бы тебе подал? Давай сначала переоденем тебя, не надо мокрое белье телом высушивать, вредно. Температура падает, ты потеешь, это хорошо. Вот тебе пижама сухая, и наволочку я поменяю. – Я сбросила мокрую рубашку, натянула сухие штаны и майку, Миша мне подал взбитую подушку. Я блаженно потянулась на постели, улыбнулись мы вместе. – Ну, хорошо, продолжим сказку мою.

Я слушаю, замерев на подушке и закрыв глаза для верности, чтобы взглядом его не спугнуть.