Колосок с Куликова поля

Когда гроза утихла, мокрые и взъерошенные дети, не сговари­ваясь, заспешили домой. Впереди шел Васька, за ним Санька и Ванька, а сзади Маша за руку вела Алешку.

— Эх, раков я вам не наловил, — обернувшись, виновато ска­зал Васька.

— Господи, хоть сам живой остался! — жалостливо улыбну­лась Маша. — Горе ты луковое...

Солнце снова уже припекало макушки, от одежды валил пар, и к Большим Ключам ребята подошли умытыми и почти сухими.

Как разворчится

Старый гром,

Как хлопнет

Молнией-кнутом,

И поплывут

Издалека

К нему, как гуси,

Облака.

Спешат по небу

Во весь дух,

Чтоб не сердился

Гром-пастух!

ОВСЯНЫЕ ДЕТИ

Гусей в Больших Ключах держат почти в каждом доме. Весной, когда появляются гусята, старые гуси далеко от домов не ухо­дят, пасутся возле сараев, на зеленых лужайках, или плавают с малышами в неглубоком деревенском пруду. Ближе к сентяб­рю, когда убирают хлеб, им тоже простор — иди на все четыре стороны и везде найдешь и оброненные колоски, и зерна. Целыми днями бродят гуси по окрестным полям и проселочным дорогам, а в деревню возвращаются только к вечеру, с туго набитыми зобами, и белыми ручейками стекаются в пруд. И потом до са­мой ночи не смолкает там гогот и хлопанье крыльев.

Летом же, когда гусята начинают подрастать и желтый пу­шок на них постепенно превращается в белые жестковатые перья, хлопот с ними хоть отбавляй. Гуси так и норовят вор­ваться в огород, или на овсяное поле, или в начинающую нали­ваться рожь. В это время их приходится пасти в овраге за де­ревней. Трава там густая, сочная, по дну оврага бежит, прячась в осоке, ручей.

Пасут гусей по очереди. У бабушки Фроси в этом году гусят вывелось много, и пасти ей приходится два дня подряд.

— Тебе что, — говорили ей соседки, — у тебя двое внучат живут, легко отпасете.

— И еще Узнай будет пасти, — сказала Маша, почесывая за ухом добродушного лохматого пса.

— Ну вот, значит, всего вас — четверо, — улыбнулись со­седки.

— Ничего, отпасем, — соглашалась бабушка. — Лишь бы мои помощники не заленились. А то вот Сережа залился с самого утра с удочками и до сих пор его нет.

— Не заленимся, бабушка, — успокоила ее Маша. — Что нам, не все равно, где играть?

— То-то и оно-то... — сказала бабушка. — Заиграетесь и про гусей забудете.

«Встану завтра раньше Сережки и даже раньше бабуш­ки», — решила Маша, укладываясь вечером спать. Но она дол­го не могла заснуть, в темноте ей все мерещились гуси и огнен­но-рыжая кочка на берегу ручья — это притаилась, спрятав мордочку под пушистый хвост, хитрая злодейка-лиса... Маша открывала глаза, и гуси с лисой пропадали — лишь мерцали в синем окне далекие звездочки. Потом Маша долго не открыва­ла глаза, а когда снова чуть разлепила их, то увидела огненно-­рыжую пушистую кочку прямо в избе на подоконнике. Она ста­новилась все больше и больше, тонкие ворсинки ее стали похо­жими на солнечные лучи, и в избе заметно посветлело. «Да ведь это солнышко всходит, — догадалась Маша. — Утро уже!» Она покосилась на диван — бабушка спала, укрывшись одеялом с головой.

Маша быстро оделась и на цыпочках пробралась к двери: решила сначала разбудить Сережку, который спал в сене на чердаке. Выглянула в сенцы, а там... бабушка стоит, молоко процеживает — только что корову подоила. Маша даже рот раскрыла от неожиданности. Кто же тогда спит на диване? А бабушка смеется:

— Да никого там нет... Сережка старую фуфайку под одеяло сунул, чтоб над тобой подшутить.

— А он встал?

— Встал уже, за водой на колодец пошел. Сейчас умоетесь, молочка парного попьете, и гусей погоним. Обувай резиновые сапоги, а то роса нынче сильная, ноги остудишь.

Пока Маша обувалась, вернулся Сережка, и вскоре они, напившись молока и вооружившись хворостинами, пошли вы­пускать гусей, которые уже требовательно гоготали в хлеву:

— Го-га-га! Го-га-га!

А Маше чудилось, что они крмчат: «Когда-когда? Когда- когда?»

— Сейчас выпущу, сейчас, — приговаривала она, открывая хлев. — И чего раскричались в такую рань? Спали бы себе...

Она посмотрела на солнышко, которое поднялось лишь до нижней ветки старой ветлы и словно бы повисло на ней, потом повернулась назад, оглядела деревню, водонапорную башню возле коровника, где солнце обычно садилось, подумала, какой долгий предстоит день и невольно вздохнула.

«Поспать бы еще...» — послышалось над ее ухом.

Маша оглянулась — рядом никого не было. Только пес Уз­най помахивал закорючкой-хвостом, облепленным еще прошло­годними репьями. Кто же тогда сказал? Не Узнай же! А мо­жет, она сама сказала? Странно начинался для Маши сегодняш­ний день...