Кольцевой маршрут

Происходящее походило на какое-нибудь абсурдистское представление. Одиночные крики, толпа, тёмная и сжавшаяся как пружина, горячечные пятна на щеках Леммеля, — и всё на фоне солнца и небесной голубизны, яркой до одури. В этом ясном блистающем свете домики казались игрушечными, как и горы на горизонте.

Напряжение возрастало. Причитания трактирщика всколыхнули подземный пласт недовольства, скопившегося под влиянием шокирующих новостей. Стоящий рядом крестьянин стащил с затылка вязаную шапку и с размаху ударил себя в грудь:

— Эй, полиция! Если здесь толку не будет, так мы разберёмся сами! Ясно?

— Точно, — подхватил Вилле Хохгрейзер.

— Не ори, — предостерёг Меллер.

— Да чего там «не ори»! Если здесь шляется кто ни попадя… Надо, значит, брать в свои руки. Самим разобраться!

— Без тебя разберутся.

— Уж ты-то разберёшься! — вмешался Цойссер. — Мы видим, как ты разбираешься. Ты со своим Рёуфом. Скоро они и в постель к тебе залезут, и под юбку к твоей супружнице. Только сначала обнесут тут всё, и пивную, и магазин…

— Значит, надо создать ополчение, — прошамкал один из стариков в овечьих жилетах.

— Что?

— Да вы спятили! — взорвался Меллер. — Просто рехнулись. Сейчас я позвоню в город и попрошу, чтобы кого-нибудь прислали. Раз вы все тут с ума посходили! Альфред, иди в дом, хорош устраивать цирк!

— Ты сперва позвони, — огрызнулся Леммель. — То-то накормят тебя завтраком. Рёуф на это мастак. А только я тебе так скажу, Анри, меня лучше не тронь. И если полиция не способна навести порядок, то я уж его в два счёта наведу. Кулаки у меня крепкие.

Он взъерошил волосы, потряс головой, обвёл взглядом собравшихся и ушёл в дом. Цойссер юркнул за ним, закрыв за собой дверь.

— Всё? — тяжело сказал Меллер. — Кто-нибудь еще желает изобразить бургомистра? Может быть, ты, Хохгрейзер? Или ты, Краузе?

Я пожал плечами. Спорить сейчас не имело смысла. Окруженный крестьянами, я чувствовал, что и сам становлюсь кем-то из них, и солнце, этот белый сверкающий шар, яростно бил в глаза, вызывая злобу и раздражение.

Крепко взяв «Рапид» за руль, я покатил его прочь, оставив позади импровизированное собрание, желая лишь одного — быстрее добраться до дома. Рай земной рушился, словно карточный домик, и у меня уже не было сил в этом участвовать.

Чего хотят приезжие в чёрных фургонах? Очевидно же — денег. Все в этой стране хотят денег. Туристы из Ниоткуда подожгли Вильдорф и вряд ли на том остановятся.

Ну и пусть, не моё дело.

* * *

Но дело вновь стало моим, когда я увидел Афрани.

Она застыла у входа во двор в такой позе, что я сразу понял: что-то случилось. Учительница, фройляйн Кройц, поддерживала её за локоть. Обе женщины были бледны, и сердце моё, глухо стукнув, замерло, и я услышал свой хриплый голос:

— Что? Was ist los?

— Эрих, — сказала моя жена.

Она подняла глаза, заполненные слезами, и на мучительную долю секунды я выпал из реальности, пытаясь угадать, опередить время — остановить или исправить, пока она не произнесла это вслух:

— Эрих, ты только не волнуйся! По-моему, в меня стреляли…

________________________________

[1] Строфа из песни «Im Märzen der Bauer die Rößlein einspannt». Здесь и далее вольный перевод отрывков немецких народных песен.

[2] Отсылка к немецкой пословице «Morgenstunde hat Gold im Munde» — «У утреннего часа золото во рту».

[3] Was ist los? (нем.) — Что случилось?

Глава 8. Пуля

В жизни каждого человека бывает момент, когда мир переворачивается вверх тормашками.

И не единожды. Я бы обменял коллекцию таких мгновений на один миг полного, абсолютного счастья. Но ангел, ответственный за подобную сделку, ещё не вылупился из своей заоблачной скорлупы.

— Только не волнуйся, — в сотый раз повторила Афрани.

— Угу, — отозвался я, стараясь задействовать запасную пару извилин.

Получалось плохо.

Мы сидели в комнате, обозначенной как «гостиная», хотя из гостей могли ожидать только Кнехта Рупрехта с мешком свежевыпеченных подзатыльников.

По крайней мере, кто-то из нас. Как намекнул один семитский рыцарь плаща и кинжала, некоторые мудреют слишком медленно.

— Где это произошло?

— У большого вяза на окраинах Грюнермаркт, — поспешила ответить фройляйн Кройц, сочувственно гладя руку Афрани. — Мы зашли в парикмахерскую и потом к булочнику за свежим хлебом и решили немного срезать… Такая чудесная погода! Просто ужас…

— Я споткнулась, — сказала Афрани. — И почувствовала… Ну, этот звук…

— Звук?

— Выстрела. Эрих, ведь я же помню…

Её большие глаза были темны и тревожны, как тогда ночью — как в одну из десятков ночей, когда она просыпалась, плача, и я давал себе слово сделать всё, чтобы этот плач не повторился.

— Пуля воткнулась прямо в дерево. Вот тут даже царапина — от щепки.

— Больше никаких прогулок, — мой голос звучал словно с обратной стороны Земли, глухо и невыразительно. — Никаких выходов. Пока я не разберусь. А я разберусь, обещаю!

— Я знаю, — сказала она и прижала мою ладонь к своей щеке. — Потому что ты пулемётчик.

— Да.

— И Рюбецаль.