Гвальхмай был потрясен, увидев, как сильно изменился его друг за время его отсутствия. Де Ре так глубоко ушел в свои мысли, сидя у камина, что не замечал, как дымятся подошвы его сапог. Вскоре после отъезда Гвальхмая он сбрил свою знаменитую синюю бороду. Кожа под ней была пепельно-серая, щеки впалые, под глазами были мешки, как будто он провел несколько бессонных ночей. Он выглядел намного старше своих 27 лет.
«Что случилось?» – Гвальхмай боялся услышать ответ.
«Что? Спросите! Я отвечу тремя словами: страдания – трагедия – смерть. Она отреклась. В этом мире нет веры никому, Лэглон. Не то чтобы я виню ее, бедную усталую любовь». Он поспешно добавил: «Горе ее мучителям! Агония ее королю! Ее королю, который ничего не сделал. Клянусь, Карл дорого заплатит за это. Я уберу его с трона!
Но кто посмел бы ее сжечь, если крест, поставленный на клочке пергамента, мог бы это предотвратить? Но, наконец, сдаться! Это невероятно!»
«Крест? Дайте мне посмотреть сообщение!» Гвальхмай поспешно пробежался глазами по отчету Маншона. «Так, три дня назад. Взгляните», – он улыбнулся и вернул пергамент обратно. «Внимательно изучите крестик. Посмотрите, где он поставлен. Маншон, должно быть, сделал точную копию стенограммы.
Она не сдалась. Она выиграла еще одну битву. Ее святые обещали ей избавление через великую победу. Она все еще ждет, когда это обещание сбудется. Она выиграла немного времени для нас, чтобы мы помогли ей.
Крест! Вы забыли, де Ре! Крестик был нашим знаком того, что любое послание, помеченное таким образом, должно считаться ложным, если она когда-нибудь попадет в плен».
Де Ре просиял. На его лице появилось почти одухотворенное выражение. «Я
Он перевернул страницу. Его рука непроизвольно дернулась. Он застыл, лист выпал из его руки. Гвальхмай подхватил листок и прочитал вслух последние несколько строк, которые добавил Маншон:
«Что они собираются сделать, я не знаю, но, если вы хотите чем-то помочь ей, милорд барон, надо действовать быстро. Вязанки хвороста свозят на старую рыночную площадь, и, насколько я знаю, другой казни огнем не предвидится».
Де Ре разорвал письмо в клочья. «Кажется, время пришло. В дорогу! Мы тоже отвезем хворост в Руан».
23
Рыночная площадь Руана
За время отсутствия Гвальхмая, де Ре сделал некоторые приготовления. Себе он достал форму и оружие английского пикинёра. Для двух подельников он купил одежду лесорубов, осла, маленькую тележку и достаточно дров, чтобы наполнить ее.
Мастер Жан разобрал свою кулеврину, плотно засунул ствол в одну вязанку дров, а длинную ложу спрятал в другой. Порох, пули, шомпола он завернул в тряпье и спрятал в третьей вязанке.
Замаскировавшись, трое мужчин без труда вошли в Руан как раз перед тем, как ворота закрылись накануне 25 мая.
Город был возбужден. Они нашли гостиницу с конюшней для осла, и сняли комнату наверху, окна которой выходили на Старый рынок. Когда они выглянули из окна, их худшие опасения подтвердились.
Хозяин с удивлением взирал на них. «Где вы были, что ничего не слышали? Должно быть, ваш лес очень далеко. Ведьма взялась за старое. Завтра вы продадите свои дрова».
Когда он ушел, они быстро разворошили связки дров, завернули части мушкета в старую мешковину и переправили все в свою комнату. Де Ре заранее заплатил владельцу гостиницы за недельное проживание дровосеков, объяснив, что был должен им денег и что он рассчитается с ними таким образом. Чтобы было правдоподобнее, он торговался, получил скидку и согласие на частичное возмещение расходов в случае, если казнь случится раньше; в этом случае он настаивал на том, что они должны съехать до истечения недели.
Де Ре надеялся, что все это развеет возможные подозрения хозяина при виде английского пикинера в такой компании. Позже, после того как он якобы доложился в своем подразделении, де Ре вернулся, купил бутылку вина в общей комнате и прошел наверх к своим друзьям. Он думал, что никто не заметит, что он не ушел.
Его надежда была тщетной. Пытаясь не ошибиться и не привлечь внимания, трое заговорщиков сделали и то, и другое, просто оставаясь в своей комнате большую часть дня.
Время летело быстро. На площади была суматоха, прямо напротив гостиницы возводились трибуны. Зная, что это обычное место для тех, кто приезжает поглазеть на казни, де Ре настоял на том, чтобы комната была с хорошим видом как на публику, так и на костер.