Кольцо ненависти

– Конечно же, заслуживали. Ты не многому научила меня, мама. Ты всегда была слишком занята своими обязанностями Хранителя, чтобы воспитать сына, твоего наследника, которого сама же для этого и создала. Но в те редкие моменты, когда ты снисходила до того, чтобы заметить мое существование, ты смогла донести до меня одну истину: совет состоит из одних лишь глупцов. А Саргерас научил меня тому, какой должна быть судьба всех глупцов. Видишь ли, мама, я хорошо усвоил все ваши уроки.

– Довольно притворства, Саргерас, – качнула головой Эгвин. – Хватит говорить со мной голосом моего сына.

Медив запрокинул голову и расхохотался.

– Неужели ты не понимаешь, девчонка? Я и есть твой сын! – Он поднял руки. – И я уничтожу тебя.

То, что произошло дальше, случилось гораздо быстрее, чем ожидала Эгвин. К счастью, подробности практически стерлись из её памяти. Чародейка лишь помнила, что ей становилось все труднее и труднее отражать заклинания Медива – точнее, Саргераса – а ему становилось все легче и легче противостоять её собственным.

Ослабевшая, избитая, истекающая кровью Эгвин рухнула на каменный пол башни Медива. Ей едва хватило сил, чтобы поднять голову. Её сын стоял над ней, смеясь.

– Почему же ты так опечалена, мама? Ведь я стал именно таким, каким ты меня сотворила. В конце концов, ты дала мне жизнь именно для того, чтобы обойти совет и передать кому-то свое наследие. Это твоих рук дело. Когда ты уничтожила плоть Саргераса, ты освободила его и дала ему возможность поселиться внутри тебя, а твое наследие стало продолжением его воли. И теперь ты исполнила свое предназначение, – Медив широко ухмыльнулся. – В последний раз досадила совету Тирисфаля, верно?

Кровь застыла в жилах Эгвин. Именно об этом она подумала после того, как зачала Медива. Чародейка никогда не произносила эти слова вслух, и уж точно не говорила ничего такого своему сыну. Она действительно поначалу практически не участвовала в его жизни, в основном ради его же безопасности. Эгвин не могла допустить, чтобы кто-то узнал, что её сын находится в Штормграде, ведь тогда её враги попробовали бы использовать это против неё. А о том, что она была его матерью, Эгвин сообщила Медиву лишь когда он достиг зрелости.

В ту секунду она перестала сопротивляться. Хранительница больше не хотела жить в мире, который настолько подвела. Эгвин так стремилась преуспеть и доказать совету, что они были неправы, пренебрегая ею, что своими же руками привела демонов к победе.

Эгвин не плакала с тех пор, как стала магом. Рождение ребёнка, смерть её родителей, поражения в битвах с демонами – за все это время она не проронила ни слезинки. Она всегда была сильнее этого. Но теперь, когда чародейка смотрела на своего сына, слезы свободно потекли у неё по щекам, а он лишь смеялся над её страданием.

– Убей меня.

– И позволить тебе так легко отделаться? Не глупи, мама. Я сказал, что уничтожу тебя, а не убью. Твоя смерть не искупит даже частицы всего того, что ты со мной сделала, – затем Медив пробормотал какое-то заклинание.

Восемь веков назад совет наделил её силой Хранителя, и тогда Эгвин испытала самое замечательное чувство в своей жизни. Так же чувствовали себя слепцы, прозревшие и впервые увидевшие мир. Когда Хранительница передала эту силу Медиву, ощущения были не такими замечательными, но она все равно испытала удовлетворение оттого, что создала свое наследие. Когда сила покидала её, чародейка испытала такое же мягкое и приятное чувство, словно медленно засыпала.

Теперь же Медив отнял у неё силу против воли, и Эгвин показалось, что она одновременно ослепла, оглохла и онемела. Все её тело как будто омертвело, словно на этот раз она не просто уснула, а провалилась в беспамятство.

Но она все равно оставалась в сознании и понимала все, что происходит. А ещё она понимала, что, если не сбежит, Медив, а, точнее, Саргерас, удержат её здесь силой. Она, несомненно, станет узницей в подземелье башни, будет видеть и слышать все, что происходит вокруг, и знать о каждом злодеянии, которое её сын совершит во имя Саргераса.

Вдруг Эгвин осознала кое-что ещё – её молодость никуда не делась. А это означало, что Медив не отнял у неё магию, которая не давала ей состариться.

В этом было её спасение. Эгвин собрала остатки своей воли в кулак, сосредоточилась и выпустила наружу магическую энергию омолаживающих заклятий, затем снова собрала эту энергию и перенаправила её в заклинание телепортации, которое перенесло её далеко-далеко оттуда.

Через несколько секунд её волосы поседели, кожа сморщилась, кости стали хрупкими, а она сама оказалась на Калимдоре, в заросшем травой местечке в горах на восточном побережье континента.

Когда Праудмур наконец заговорила, её голос оказался едва слышен:

– Должно быть, это было ужасно.