Кольцо принца Файсала

– Моя мать – англичанка, а отец – ирландец.

Лицо мужчины приблизилось к нему почти вплотную. Красные глаза смотрели на Тома со смесью равнодушия и презрения.

– Не выношу ирландцев. Они слишком много пьют, слишком много дерутся и постоянно лгут. Сколько тебе лет?

– Четырнадцать, сэр.

Мужчина смерил Тома тяжелым взглядом.

– Думаю, я не ошибусь, если скажу, что тебя также мучает жажда. Ирландцев всегда мучает жажда.

Том отвел глаза и попробовал облизнуть губы, но язык был как наждачная бумага.

– Такой гордый, что даже не желаешь сказать, что хочешь пить?

– Нет, сэр. Но вода, что была у меня, кончилась много часов назад.

– Как твое имя?

Том ответил, что его зовут Томом Коллинзом.

Мужчина подошел к коню и откупорил плоскую фляжку с водой, притороченную к седлу. Поднес горлышко к губам и принялся пить. Пил он долго и жадно; затем вставил пробку обратно, вытер рот рукой и забрался в седло. Все еще находясь спиной к Тому, всадник щелкнул пальцами и пустил коня шагом.

Том изо всех сил устремился за ним. Они свернули с дороги, покрытой гравием, на узкую тропинку, и всадник пришпорил лошадь.

Если вначале Тому еще хватало сил и воздуха, чтобы поспевать за лошадью, то теперь он отстал и очутился далеко позади. Он спотыкался, падал, поднимался и снова шел дальше, терял ориентир и находил его снова. Всадник постоянно менял направление, сворачивая то вправо, то влево, и явно кружил на месте. Наконец он снова выехал на гравийную дорогу. Том бежал, ориентируясь лишь на звук, и теперь был совершенно измучен. Лицо жгло, и болело в груди. Перед глазами все плыло, ноги подкашивались.

Том осел на землю. В глазах рябило. Он прикрыл их ладонью от солнца и далеко впереди различил расплывчатый силуэт всадника, который приближался к воротам с надписью «Арон Хилл». За ними находилась крупнейшая на Ямайке плантация сахарного тростника.

За большим белым зданием усадьбы находились хижины рабов-слуг. Были здесь также конюшня, два загона для скота и четыре барака с плоскими крышами, где жили рабы, трудившиеся на полях. Еще на плантации располагались мельница, сахароварня и три глинобитных домика.

В загоне рядом с главным зданием усадьбы стояло десять толстых ослов, неподвижных, словно высеченных из камня. Лишь хвосты их шевелились, отгоняя прочь назойливых мух.

Справа от усадьбы возвышалась маленькая деревянная церквушка со светло-голубой башенкой. Висевшие на ней часы слабо покачивались на ветру с недовольным скрипом.

Вокруг царила мертвая тишина.

Подойдя поближе, Том заметил нескольких пожилых рабов, которые подметали дорожки вокруг главного здания усадьбы. Тишину нарушал лишь шорох их метел. Сначала это занятие показалось Тому бессмысленным, но потом он догадался: этим людям уже не под силу работать на плантации, и для них придумали другое дело, чтобы они не бездельничали.

Том огляделся в поисках всадника, прошел вперед и скоро оказался возле лестницы, ведущей в господский дом. Рабы не обращали на него внимания. Том удивился, что на подметальщиках не было кандалов, но потом вспомнил: негры, которые долго проработали на одной плантации, состарившись, получали право не носить кандалов.

На выкрашенной голубой краской двери висел колокольчик с ржавой цепочкой.

Том отряхнул пыль со штанов и, плюнув на ладонь, пригладил волосы. Потом откашлялся и позвонил в колокольчик.

Изнутри донесся тихий мелодичный звон.

Почти тут же дверь распахнулась. На пороге стояла толстая негритянка и весьма недружелюбно взирала на него.

– Меня зовут Коллинз, – представился Том и поклонился, – я ищу работу.

– Чего тебе?

– Работу. Я ищу работу.

Круглые глаза негритянки уставились на Тома с видом полнейшего безразличия.

– Тогда тебе нечего здесь делать. Иди к мастеру Йоопу или к кому-нибудь из бомб. А я такими вещами не занимаюсь.

– Кто там, Бесси?

Донесшийся из глубины дома голос походил на детский. Том не мог решить, кому он принадлежал: мальчику или девочке.

– Никто, – буркнула служанка, но ее тут же отпихнули в сторону. Перед Томом появилась девчонка одного с ним возраста. Кожа ее была белой-белой, почти голубоватой, словно она никогда не бывала на солнце. Худые руки были покрыты веснушками, но не коричневыми, как у Тома, а какими-то зеленоватыми. На девчонке было цветастое платье и черные сапожки. На шее висел золотой крестик, длинные светлые волосы, заплетенные в косы, прикрывала соломенная шляпка. Маленький, чуть вздернутый нос и светло-голубые глаза довершали облик незнакомки.

– Кто это? – спросила девчонка служанку, с таким любопытством глядя на Тома, словно хотела запомнить его до мельчайших подробностей.

– Да так, работу ищет. Я сказала ему, чтобы шел к…

– Ты говоришь по-английски? – девчонка перебила негритянку, которая в ответ лишь громко вздохнула и скрестила руки на груди. Если не считать сеньора Лопеса, то Том еще никогда в жизни не видел таких толстых людей. Он был готов поспорить на кувшин с водой, что прислугу в этом доме голодом не морили.

– Да, я говорю по-английски, – ответил Том и добавил, что его родители англичане.