Кольцо Соломона

На том мы и расстались. Не успел Факварл очутиться в центре пентакля, как волшебник прокашлялся и принялся читать заклинание Отсылания. Это был египетский вариант лаконичного шумерского оригинала, на мой вкус несколько длинноватый и чересчур цветистый, но, сколько я ни вслушивался, все вроде бы было как следует. Ну и Факварл тоже вел себя как подобает. Как только заклинание было дочитано и узы распались, стоявший в кругу бес радостно завопил, подскочил и исчез из этого мира[64]. Слабое эхо, стон, донесшийся из сущностных клеток, и тишина.

Факварл исчез. Факварл был свободен.

Я не стал больше ни о чем раздумывать. Бес одним мощным прыжком очутился в кругу. Замешкавшись лишь затем, чтобы сделать оскорбительный жест в сторону Гезери, который злобно пялился на меня из теней, я встряхнулся, гордо вскинул хохол на лбу и обернулся к волшебнику.

– Ну вот, – объявил я, – я готов!

Хаба просматривал папирус, лежавший у него на конторке. Он, похоже, отвлекся.

– Ах да, Бартимеус… сейчас, сейчас.

Я принял еще более небрежную позу, широко расставив кривые ноги, уперев в бока когтистые лапы, запрокинув башку и выпятив вперед все свои подбородки. И принялся ждать.

– Я в любой момент, как только, так сразу! – сообщил я.

Волшебник даже головы не поднял.

– Да-да…

Я снова переменил позу, решительно сложив руки на груди. Хотел было расставить ноги еще шире, но потом передумал.

– Я все еще тут! – напомнил я.

Хаба вскинул голову; глаза у него сверкнули в зеленовато-голубом сумраке, точно у гигантского паука.

– Да, это верно, – сухо и удовлетворенно сказал он. – Ты все еще тут. Все должно пройти успешно…

Я вежливо кашлянул.

– Очень рад, – сказал я. – Отпустил бы ты меня и мог бы сразу спокойно заняться своими делами… не знаю уж, какие у тебя там дела…

Тут я затих и вроде как осекся. Не нравился мне этот блеск в его больших, бледных глазах.

И он снова расплылся в этой своей тонкогубой улыбочке и подался вперед, впившись ногтями в конторку, как будто хотел пронзить слоновую кость насквозь.

– Бартимеус Урукский, – произнес он вполголоса, – неужели ты думаешь, будто после всех хлопот, что ты мне причинил, после того, как ты настроил против меня самого царя Соломона, так, что меня отправили в пустыню ловить разбойников, после того, как ты напал на беднягу Гезери тогда на стройке, после того, как ты непрерывно демонстрировал мне свою наглость и неповиновение, неужели ты думаешь, что после всего этого я возьму и отпущу тебя на волю?

Ну, если так поставить вопрос, пожалуй, это и впрямь было бы странно.

– Но ведь разбойники же, – начал я, – ведь это же благодаря мне…

– Если бы не ты, – отвечал волшебник, – мне вообще не было бы дела до разбойников!

Ну что ж, и это тоже была правда.

– Ладно, – сказал я, – а как насчет жрицы? Ты только что сказал, что…

– Ах да, очаровательная Кирина! – улыбнулся Хаба. – Которая искренне верит, будто простая девчонка из какого-то дикого захолустья может запросто явиться поболтать с Соломоном! Сегодня она будет пировать в моем обществе и дивиться чудесам дворца, а завтра, быть может, если Соломон окажется занят и ему будет не до нее, я сумею убедить ее прогуляться со мной. Быть может, она спустится сюда. Быть может, она забудет о своей дипломатической миссии. Кто знает? И да, раб, я обещал ей, что отпущу тебя на волю, и так тому и быть. Но в уплату за беды, которые ты на меня навлек, ты на прощание сослужишь мне еще одну службу.

Его рука пошарила в складках одежд, достала что-то белое и блестящее и показала его мне. Это была бутылочка. Кругленькая такая бутылочка, наверное, с детский кулачок размером. Изготовлена она была из толстого прозрачного хрусталя, граненого, блестящего и сверкающего, украшенного стеклянными цветами.

– Нравится? – спросил волшебник. – Египетский горный хрусталь. В гробнице нашел.

Я поразмыслил.

– Цветочки несколько лишние. Безвкусица.

– Хм… Ну да, пожалуй, в эпоху третьей династии вкусы и впрямь были простоваты, – согласился Хаба. – Впрочем, тебе, Бартимеус, беспокоиться не о чем. Тебе на них смотреть не придется, потому что ты будешь внутри. Вот этот сосуд, – сказал он, поворачивая его так, чтобы грани засверкали ярче, – станет твоим домом.

Моя сущность съежилась. Крошечное горлышко бутылки разверзлось передо мной, подобно открытой могиле. Я судорожно сглотнул.

– Маловат, пожалуй…