Колумб

Дай нам, господь, доброй ночи,
Доброго плавания дай кораблю.
И капитану, и всей корабельной команде.

Потом все матросы пели «Отче наш», «Верую» и «Аве Мария», в заключение исполнялась «Сальве Регина». До нас дошел точный текст и музыка этой старинной бенедиктинской песни, но сам Колумб говорил, что «моряки поют и пересказывают ее всяк на свой лад», искажая без пощады мелодию и перевирая торжественную латынь. Но разве она, пусть искаженная, не возносилась к святой деве, под чьим покровительством все моряки чувствовали себя в безопасности?

Вот юнга перевертывает склянку восьмой раз и поет так:

Лишь в склянке кончится песок —
И время вахты минет,
Мы доплывем, хоть путь далек,
Господь нас не покинет.

А чудесной тропической ночью, когда корабли, стремясь на запад, вздымались и опускались на волнах, хлопали парусами и надували их, натягивали шкоты и отбрасывали носами пену, каждые полчаса юнга отмечал следующей песней:

Давайте господа молить,

Чтоб в гавань счастливо доплыть.
Защита наша божья мать,
Нас не коснется горе, —
И нам ни смерч, ни ураган
Не страшны будут в море.

Таков был повседневный ритуал на море, не меняющийся ни при какой погоде» (22, 50–52).

Лето 1492 года было на исходе, и в предосенние дни шли к неведомой земле корабли с кастильскими аргонавтами. Это были сыновья своего времени, люди XV столетия, которые горячо верили в пресвятую деву и в блаженных мучеников, держали в своих сундучках чудотворные реликвии — волос из бороды святого Петра или зуб святого Роха, — пугливо осеняли себя крестным знамением, когда на верхушках мачт занимались таинственные огни святого Эльма, и даже в самые знойные дни не сбрасывали с себя рубах, ибо добрым христианам не полагалось обнажать прилюдно грешное тело.

Все это не мешало им браниться черными словами, втихомолку играть в карты и кости, по любому поводу вступать в драку и рассказывать о былых своих похождениях в палосских и севильских кабаках.

Адмирал был их современником, никого не удивляло, что в те минуты, когда сорок глоток пели «всяк на свой лад» «Сальве Регина», он преклонял колени на грязной палубе и обнажал голову, когда поминал имена господа и пресвятой девы.

Но для всех он оставался загадкой, его не понимали, ему не очень верили, хотя постепенно люди убеждались, что в морском деле он ничуть не уступает Мартину Алонсо Пинсону или Пералонсо Ниньо.

Глухая и смутная тревога жила в душах этих невольных аргонавтов, и чем дальше отодвигались родные берега, тем беспокойней становилось на кораблях Колумбовой флотилии.

Начало пути

«Залив Кобыл» — уголок Атлантики между юго-западным выступом Пиренейского полуострова и Канарскими островами — был самой обжитой частью Моря-Океана, Колумб бывал в этих водах в пору своих гвинейских плаваний, а палосские моряки чувствовали себя здесь как дома. Переход к Канарским островам занял шесть дней, но благополучным он не был. Случилось происшествие, без которого редко обходятся авторы морских романов. В 1973 году такие происшествия считаются диверсиями, в 1492 году Колумб называл их кознями. На «Пинте» дважды, 6 и 7 августа, ломался руль. После второй поломки выяснилось, что рулевое управление требует полной замены, да к тому же еще в корпусе «Пинты» открылась течь.

«Полагают и подозревают, — говорится в дневнике первого плавания (24, 80), — что все это случилось из-за козней Гомеса Раскона и Кристобаля Кинтеро, которому принадлежала каравелла, потому что он не желал выйти в это плавание. И Адмирал говорит, что перед выходом в море было замечено, что эти люди строят козни и ковы».

Гомес Раскон был совладельцем «Пинты» и соумышленником главного «диверсанта» — Кинтеро. Надо полагать, что капитан «Пинты» Мартин Алонсо Пинсон прозрачно намекнул заговорщикам, какова будет их участь, в случае если подобные происшествия повторятся, и в дальнейшем на «Пинте» аварий больше не было. Однако поврежденный корабль нуждался в замене или ремонте, а поэтому решено было «идти к острову Гран-Канария, дабы там оставить каравеллу» (24, 80).

9 августа флотилия подошла к Канарским островам. В ту пору Кастилия утвердилась лишь на восточных и центральных островах этого архипелага — Лансароте, Гран-Канарии и Гомере. На самом большом из этих островов — Гран-Канарии правила вдова ленника королевы Изабеллы Хуана Фернандеса де Боабдильи, которая впоследствии, если верить земляку Адмирала и его спутнику по второму плаванию Микелю Кунео, была неравнодушна к первооткрывателю Нового Света.