Колумбайн

Второй год начался на высокой ноте. За лето к зданию «Колумбайн» была добавлена пристройка, в которой находилась новая библиотека. Старую снесли, а в новой зал технических средств обучения был превращен в двухэтажный атриум. Большинство родителей погибших пришли на открытие школы после летних каникул. Сью Петроун сияла. Последние шестнадцать месяцев она всякий раз, входя в здание школы, ощущала физическую слабость. «Как будто ты находишься под водой и не можешь вздохнуть», – говорила она. Теперь же эта слабость прошла. Она боролась более года, и вот наконец ее борьба завершена. Почти все родители чувствовали себя так же.

Бывший муж Сью оказался исключением. Двумя центрами притяжения на церемонии открытия школы были Брайан Рорбоф и Фрэнк ДиЭнджелес, стоящие в столовой в тридцати футах друг от друга. Оба беседовали с репортерами. Мистер Ди старался выражаться дипломатично и всячески уходил от вражды. Брайан же был прямолинеен и безжалостен. В этих убийствах виновата школа. И ее администрация должна за это заплатить.

У мистера Ди развилась сердечная патология. Она проявилась в первую осень после нападения на школу. Стресс, сказали врачи. Однозначно.

У Фрэнка также присутствовали множественные симптомы посттравматического синдрома: притупление эмоций, панические атаки, неспособность сосредоточиться и стремление к затворничеству. Психотерапия помогла разобраться с ними. В первое время после атаки ему было трудно встречаться глазами с другими людьми. Эта проблема все усугублялась. В чем же дело? «Это из-за чувства вины, – понял он. – До этого я никогда не слышал о комплексе вины, которую выжившие ощущают перед теми, кто погиб. Я чувствовал себя виноватым оттого, что Дейв и ученики погибли, а я выжил».

Его жена хотела помочь. Болезнь разъедала Фрэнка изнутри, но он не мог рассказать о том, что его мучает. С ним творилось то же, что и с его учениками. «Не отгораживайтесь от родителей», – умолял он их. Он мог плакать на их глазах. Но его жена… она не понимала. Да ему и не очень-то хотелось, чтобы она поняла. Дома он жаждал одного – покоя.

Годы, последовавшие за трагедией, были полны напряжения. Фрэнк приходил в «Колумбайн» в шесть утра, а уходил в восемь-девять вечера. По субботам и воскресеньям он проводил в школе меньше времени – это были спокойные дни, когда он мог наверстать то, что не успел сделать в будни. Какой момент времени ни возьми, более дюжины учеников находились под надзором с целью предотвращения их самоубийств. И у детей, и у сотрудников школы чуть ли не каждый день случались нервные срывы. Фрэнк получал огромное удовлетворение, помогая подросткам, находящимся на его попечении, но это очень изматывало. И каждый вечер он на пару часов от всего этого абстрагировался. «Это время было мне необходимо, чтобы восстановиться, – рассказывал он впоследствии. – И когда я приходил домой, разговаривать обо всей этой истории мне хотелось меньше всего».

Жена умоляла его открыть душу. Сын и дочь были обеспокоены. Его родители, братья и сестра звонили не переставая. Ты ешь вовремя? Может быть, тебе лучше не садиться за руль? «Думаю, я сам знаю, когда мне нужно есть», – отвечал он. Все хотели знать, как он себя чувствует. Как у тебя дела? Как у тебя дела? «Хватит! – говорил он. – Пожалуйста, перестаньте!»

У мистера Ди были проблемы и с персоналом. Одна из психотерапевтов как-то посетовала, что хотя после трагедии она провела в школе несколько лет, он так и не удосужился узнать, как ее зовут. Но зато он знал имена и фамилии всех двух тысяч учеников. У него была сильная команда администраторов, которые умели великолепно предупреждать проблемы, но некоторые из них сами нуждались в помощи. Одна блестяще справлялась со своими обязанностями, но была болтлива – ей требовалось выговориться, чтобы унять душевную боль. Фрэнк же никогда этого не делал. Он откровенно признавался сотрудникам, что знает – от него им мало толку. Ему просто не хватало душевных сил. Хотя их у него было немало, все их он тратил на детей. В значительной мере они справились со своими проблемами именно благодаря ему.

Фрэнк старался найти способы расслабиться. Вместе с женой он вступил в лигу боулинга, которая собиралась по воскресным вечерам, чтобы поиграть. Но к нему то и дело подходили совершенно незнакомые люди. Как у вас дела? Как там ваши ученики? «Речь снова и снова заходила о “Колумбайн”», – жаловался он. Стоило отправится в ресторан поужинать, как повторялась та же картина. «Люди подходили прямо к нашей кабинке. В конце концов мне расхотелось куда-либо ходить».

Но там ему тоже было плохо. «Я обычно уходил в подвал, чтобы не общаться с женой и детьми», – рассказывал он. Его золотистый ретривер спускался в подвал вслед за ним. Ему это было приятно.

Семья обижалась на него. «Они не могли понять, почему я так себя веду, – сетовал ДиЭнджелес. Он тоже чувствовал себя ужасно. – Тогда я был не тем человеком, каким мне хотелось».