Колыбель

По погребам твоим, господарь-человек, сколько понапихано яств: калачей да пирогов, блинов да киселей, гусей жареных, хлебов ситных. Полны чаны разносолов, моченых яблок, редьки и ягоды всяческой. Тяжелы гирлянды чеснока и лука, перца горького и сладкого. Есть меды в чанах и квас. Есть же у тебя и озера с медами. И кто хочет, изопьет прямо из оттуда. Спи у такого озера, прохлаждайся. Дыши ароматами, коих букет: из корицы да имбиря, гвоздики да кардамона да еще разного пряного коренья.

Разве мало тебе, человече? Море богато. Бери из него, но разумно!

Так и передай слово Камбалы безбокой. Так вот и перескажи!

Осетр-воевода:

— Поглядите-ко на знаки извечных ракушек, что покоятся в самых глубоких, самых чистых ямах — зимних квартирах наших... Что завещано в тех знаках нам? Тащи сюда, Краб глазастый, скрижаль нашу. Да гляди не повреди ее клешнями корявыми, ишь как хрупка она. Читай!

Краб глазастый:

— Я, Природа-мать, которая в муках и радости родила и сушу и Досхий, благословляю вас, детей моих, беречь все это веки вечные!

Дети мои, слушая эту грамоту, примите ее к сердцу, и не станет оно лениться, а будет в трудах крепчать.

Обращаюсь я не только к народу моря, но и к тем, кто вышел из моря.

Хожу я за вами, дети мои, наущаю уму-разуму. Мною направляются и стопы человечии. Когда человек оступается, успеваю поддержать его, поучая: уклонись от зла, сотвори добро, найди мир, отгони зло и живи во веки веков. А человек при этом, слыша наставление, думает, что совесть его с ним говорит...

На том и кончил читать Краб глазастый.

Осетр-воевода:

— Возвращайся в вотчину свою, ибо поверили мы тебе, человече! Поведай соплеменникам, что познал ты у нас.

Оглядел Осетр-воевода народ Досхийский и воскликнул:

— Ну, что, други, давайте разом подмогнем гостю нашему выйти на свет и ветер! Там шторм и кипит вода. Скоро шторм доберется и до нашей глубины придонной. Уйдемте в ямы, поторопимся, но сначала проводим гостя.

Сгрудившись, рыбы подняли человека и понесли его к берегу, открытому, с пенными заедами, словно рот гигантского голодного птенца.

Глазами, омытыми глубокой водой, ставшими столь же чистыми, как сама вода моря, Руснак увидел новое небо и новую землю.

ПЕРВЫЙ КУБ

Андрюха проснулся. Будильник еще не подобрался к назначенному часу. Он зазвенит, когда Андрей Колосов, наскоро перехватив кружку молока с хлебом, поцеловав мать, уже побежит по сонной августовской улице, где в жухлой траве обочины зоркие домашние птицы вовсю подбирают рассыпанные ночными рейсами последние зерна нового хлеба.

Валентина Колосова — массивная, медленная — посмотрит сыну вослед и почему-то — бывает такое у женского пола, да еще в таком солидном возрасте — всплакнет. И заболит у нее сердце. И не отпустит до самого начала праздника. А когда круговерть небывалого гулянья, какое здешним местам и не снилось, уже начнет потихонечку, словно добрый штормяга, закипать музыкой и голосами, гудом грузовиков, везущих высокопробный бетон к котловану, Валентина забудет всякую всячину жизни своей неудавшейся. Накинет на могучие плечи тонкую пуховую шаль белую и пойдет с людьми в степь и узнает, что этот праздник — праздникам праздник. И снова заплачет. Что делать? Малые дети — малые радости. Большие дети — большие заботы!

На пути к сопке Андрюха Колосов остановился, чтобы посмотреть на вулкан. Тот стоял вдали, в дымке степной, формой и высотой напоминая скифский курган, в котором захоронены по крайней мере и сам бог войны кочевников, и все его войско. Что надо вулкан... Бегал Андрюха в детстве к вулкану, чтобы посмотреть, не собирается ли тот дым пустить. Потому что, говорила бабка, когда еще в хорошей памяти была, если над вулканом дым — беда придет. А если дым густой и его много, война может начаться. Ведь курился он всю войну, не переставая. В деревне всякий, выйдя во двор спозаранку, первым делом на вулкан глядит. Вот он, рядышком, рукой подать. Вершина у него словно бульдозером срезанная. Это потому, что кратер. Он своим дымом верхушку холма сжег. Бегал-бегал Андрюха, пока не успокоился. Видать, не будет войны, коль вулкан не дымится. Да и кратер землей зарос. Вроде и не было на вершине никакой дыры. Успокоился Андрюха. Другую заботу вместо беготни на вулкан нашел. Радостную. Станет на склоне его. Солнце едва от моря оторвалось. На него, пунцовое, глядеть не больно, приятно. Ждет Андрюха, пока в его сияние жаворонок попадет, словно в тонкой розовой сетке запутается. Сетка тонкая и слабая — птичка трепещет в нем недолго. Красиво так. Крылья растворились в движении. Копошится жаворонок, кувыркается в розовом плену, пока не освободится. Поглядишь на это, и уже не хочется ловить птаху. И так всю ее увидел, словно в руках подержал. А в детстве нет сильнее желания, чем желание подержать птицу в руках.

Всегда в праздник вспоминается такое. Надо же, бабка на память пришла. Дядьки снились, дед... Может, и надо так, должно так быть, чтобы и в самой великой радости люди не забывали тех, кому обязаны всем? Закон природы, наверное! Хороший закон.