Колыбель человечества

Допрашивающий нас старик как будто смутился, он бросил несколько беглых слов скороговоркой к остальным членам этой почтеннейшей компании, те, в свою очередь, переглянулись смущенно.

— Оставим этот вопрос! — сказал допросчик. — Что ты лжешь, ясно из того: ты — товарищ пришедших с тобою существ, такой же, как они. Но ты, однако, говоришь по-нашему, хотя и с ошибками, тогда как они не говорят. Но оставим этот вопрос! Совет семи, священного числа, спрашивает тебя: как ты, «вернувшийся из ушедших в безумии», решился преступить вечный, неизменный «закон земли», закон «первых семи»?

— Я не знаю «закона земли». Я в первый раз слышу о «законе семи», — ответил смущенно Макс.

— Ты опять лжешь! — гневно воскликнул допросчик.

— Все знают этот закон, потому что каждый, кто говорит на языке «людей света», достигнув семи лет, будь он мужеского пола или женского, подвергается испытанию в знаний основных законов мира, и если он этих законов не знает, его постигает смерть.

— Я не подвергался испытанно. Я не знаю ваших зако-нов. И было бы несправедливо упрекать или наказывать меня за это. Не забывайте, я — чужеземец!

— Ты — один из ушедших, обещавших не возвращаться, и ты вернулся.

— Не понимаю!

— Скажи ему «закон земли» и «закон семи»! — прозвучал из прислушивавшейся к переговорам группы чей-то глухой голос.

Допросчик приостановился, сосредоточился. Потом стал произносить, как будто читая по невидимому списку, нараспев:

— На камне, на металле, на дереве, в сердцах, в душах всякого разумного существа, младенца и старца, девы и мужа, сильного и мудрого, воина, рабочего, жреца.

В громе молнии, рассекающей завесу туч, в рокоте волн, в молчании земли.

Когда лучезарное солнце ходит по небу и шесть месяцев длится один день, и когда умирает солнце и шесть месяцев длится ночь.

Отныне и до скончания века и раньше, когда не было холода, и земля была пышным садом.

Вечный, неизменный «закон земли».

Кто глаголет, что есть другие страны, кроме земель «людей света», грешен и подлежит смертной казни. Смерть!

Кто подговаривает других покинуть землю «людей света», тот дважды грешен и подлежит казни. Смерть!

Кто покинул землю «детей света» и увел с собою близких своих, и рабов своих, и домашних животных своих, проклятье на главе его, проклятье на главах потомков его, и гибель всем близким, всем чадам и домочадцам, всем рабам его, всему имуществу его. Проклятие!

Кто, соблазненный первым грешником Ту-Валом, зачарованный льстивыми и лживыми речами его, ушел из страны нашей, страны света, и потом, убоясь трудности пути и поняв безумие свое, вернулся в землю «людей света», тот трижды грешен, и тому смерть. Таковы законы «закон земли», «закон первых семи», закон жизни, закон смерти. Так ли я сказал, о, старшие братья, о, мудрые, число которых — священное число — семь?

Остальные седобородые джентльмены, как автоматы, склонились до земли одновременно, коснулись вытянутыми пальцами каменной плиты у ног статуи и ответили хором:

— Таков закон земли, закон семи, закон жизни, закон смерти!

Страшно волновавшийся Макс почти закричал:

— Я не уходил. Это вздор! Вы не понимаете ничего, но я заставлю вас понять. Слышите вы? Я — «муж меча», как вы это называете. Офицер службы его величества, короля Пруссии, императора Германии. Я не уходил, я не возвратился к вам. Слышите вы это? И вы не имеете права судить меня. Да! И меня и моих спутников, потому что мы не имели представления о ваших идиотских законах. И мы думали, что мы идем к цивилизованным, к культурным людям, а не к каким-то дикарям, какими являетесь вы, хотя вы знаете у потребление электричества и один Бог ведает еще каких вещей…

— Совет семи «мужей огня» решит по справедливости вашу участь! — отозвался допросчик. — Теперь скажите, чего вы хотите?

— Мы умираем от истощения. Мы голодны. Кровь почти застыла в наших жилах! — ответил Макс. — Дайте нам кров.

— Да будет! — отозвался хор из семи «мужей огня».

— Накормите нас! — продолжал Макс.

— Да будет! — ответил хор.

Макс хотел сказать еще что-то, но «мужи меча» уже окружили нас и повели куда-то. Я оглянулся и увидел, что «мужи огня» распростерлись ниц на холодном каменном полу перед своею каменной богиней, глядевшей на них и на нас узкими и раскосыми мертвыми очами с загадочной улыбкой на чувственных устах.

Было бы весьма естественным, если бы переговоры Макса Грубера с «советом семи», принимавшие явно неблагоприятный для нас характер, взволновали нас до глубины души. Но на самом деле этого не было: сказать по совести, все пережитое нами до этого момента — усталость, голод, внезапно вспыхнувшая надежда на спасение, само чудесное видение фантастического города, наконец то, что мы наблюдали в храме, — все это было, как говорится, сверх человеческих сил. Как-то не укладывалось оно в душе утомленной, заполненной предшествующими впечатлениями.

Я лично, например, умом сознавал, что как ни верти, как ни крути, а ведь эти самые седобородые джентльмены довольно ясно высказали, что они считают нас всех, включая и Макса, за существа, подлежащие уничтожению.