Колыбель чудовищ

— Я лишилась вриколакоса в твоем лице и намерена восполнить эту потерю. Игорь вполне подойдет. Он молод, силен, хорош собой… и у него изумительная кровь. Думаю, пару дней я поразвлекаюсь с ним, а когда он будет на грани смерти — обращу. Очень скоро, Мари, вместо влюбленного в тебя смертного мужчины ты увидишь новорожденного вриколакоса, преданного мне, как собака, который по одному моему слову без колебаний вскроет тебе горло. К чему мне ваша быстрая, скучная смерть? Но твои страдания вполне насытят мою жажду мести, дорогуша.

— Нет! — крик одновременно сорвался с губ Мари и Игоря; девушка, невзирая на скованные руки, бросилась на Лейлу, но Роман, мгновенно очутившийся рядом, одним ударом вновь пригвоздил ее к стене.

Игорь же вдруг прекратил дергаться и обмяк; лицо его приобрело странное выражение, словно он грезил наяву. Его губы растянула бессмысленная улыбка, взгляд опустел. Мари поняла, что Лейла его зачаровала: теперь он не сможет ей сопротивляться и, более того — сам с готовностью подставит ей шею. Лейла с торжествующей ухмылкой хищницы оглянулась на бывшую любовницу:

— Видишь, теперь он любит меня, а не тебя, моя самонадеянная девочка. Это было совсем не сложно. Он будет моим любимым ручным питомцем… И, надеюсь, тебя сейчас пожирает чувство вины — ведь именно ты виновата в постигшей его участи. Мучения его будут вечны.

С этими словами она схватила Игоря за волосы и, заставив его запрокинуть голову, рывком впилась в его горло.

* * *

Изабель играла с малышкой в салки во внутреннем дворе. В сиреневых июльских сумерках их силуэты напоминали две танцующие тени, слишком быстрые и неуловимые для человеческого глаза и вполне привычные глазу вампирскому. Марк застыл у большого стрельчатого окна, наблюдая за ними из темноты дома. Его тело вновь трансформировалось, но, что еще страшнее, ему казалось, что трансформируется и сам его мозг. Неуемная жажда все чаще охватывала его существо, выворачивая мукой каждую его жилку; в такие моменты он был готов разорвать горло даже мирно спящей с ним рядом Изе, даже их новообращенной дочери, доверчиво прильнувшей к его груди. Терзания его, и телесные, и душевные, порой становились просто невыносимыми. Дневной сон, наполненный голосами прошлого и грезами об утерянном доме, больше не приносил облегчения, равно как и горячие ласки Изабель, которые раньше дарили ему ощущение покоя.

'Что со мной?'

Марк посмотрел на свою ладонь, которая на глазах утрачивала здоровый телесный цвет, покрываясь синюшней дряблой кожей, на удлиняющиеся и темнеющие когти. В оконном стекле отражался не молодой, красивый какой-то дикой, древней красотой мужчина, но жуткое остроносое существо с запавшими горящими глазами.

'Я зверь'.

Что ж, он просто возвращался к истокам, от которых ушел когда-то. Он был стар, слишком стар — возможно, он был самым древним неспящим Перворожденным на Земле. Его настоящая природа брала верх над тысячелетиями адаптации к миру смертных. Что станет с ним, откажись он погружаться в сон, подобно сотням собратьев? Умрет ли он? Или его вновь ожидает дорога в вечность, но уже в ином обличье? Скоро он это узнает. Но прежде он очистит город от соплеменников, недостойных дара бессмертия. И единственным законом, которому будут подчиняться потомки великих Перворожденных, снова станет закон крови.

Пожалуй, пришло время навестить рыжую изменницу.

11

Проснулась Яна лишь на следующий день, в своей комнате и в своей постели, заботливо укутанная в одеяло. В голове ее стоял легкий звон, как это бывает после едва отступившей болезни. Чувствовала она себя и вправду прескверно. Вряд ли тому был причиной укус Каина — скорее всего, сказалось перенесенное нервное потрясение. Она уже начала было верить, что вампир ее не тронет. И ошиблась.

Приняв душ, Яна несколько минут простояла перед зеркалом, бездумно глядя на свое отражение. Ей как никогда остро захотелось назад, к былой своей жизни, с нервной работой, легкомысленными подругами, занудливыми родителями и обыкновенными человеческими отношениями, к жизни, в которой не было места ничему иномирному, странному, жуткому. Она не выдержит вечного заключения в этом темном, мрачном доме, в компании человека — нет, конечно, не человека — вампира, зарождающуюся симпатию к которому вновь убил страх. Яне было безумно жаль себя. Но, помимо жалости к себе и обиды на Каина, в ее сердце клокотала ярость: никто не смел обращаться с ней, как с живой куклой, марионеткой. Сломав ее, Каин заведет новую игрушку, поинтереснее. Вот только ей, Яне, новую жизнь никто не подарит. Пусть и такую короткую и трудную.