Колыбель качается над бездной

Он был смугл, горбонос, с копной чёрных, как смоль, вьющихся волос и такой же чёрной ассирийской бородой. Густая шевелюра, которая могла бы стать предметом зависти любой модницы, никак не вязалась с измождённым лицом, на котором время и жизненные невзгоды отложили свою неумолимую печать. Всё лицо и шея были изрезаны глубокими бороздами морщин, глаза смотрели из запавших глазниц с прищуром, с какой-то скрытой иронией и до того пронзительно, что я невольно чувствовал себя раздетым под его взглядом. Свободная от растительности часть лица была гладко выбрита, причём совсем недавно. Возраст его определить я бы не взялся, но то, что он стар, сомнений не вызывало. Весь облик незнакомца выдавал его семитское происхождение.

Нехитрый скарб в беспорядке был разбросан по траве: большая холщовая сумка, видавшие виды сапоги, несколько предметов алюминиевой посуды со следами костровой копоти, пара банок тушёнки в промасленной обёртке, полбуханки чёрного хлеба, завёрнутой в полиэтилен, несколько луковиц, пара помидоров, шмоток сухой колбасы… и едва початая бутылка дорогого армянского коньяка. Бритвенный станок («жиллет») с помазком, зубная щётка, тюбик зубной пасты («бленд-а-мед»), кусок мыла, рулон туалетной бумаги лежали отдельно, аккуратно упакованные в прозрачный пакет. Похож вроде на бомжа, решил я, но некоторые предметы его походного скарба явно не соответствовали облику среднестатистического российского бродяги начала третьего тысячелетия от рождества Христова. Тот же коньяк, например. Откуда, спрашивается? Может, свистнул где-нибудь? Или смуглая синева гладко выбритых щёк. Бомжи, насколько я знал, бритьём сильно не злоупотребляют. В общем, если не считать поношенной, в заплатках, одежды, он выглядел весьма цивильно и вполне даже ухоженным. Смущало меня и кое-что другое: бомжи обычно вертятся около человеческого жилья, как правило, в больших городах, в местах скопления людей, там, где можно чем-нибудь поживиться. Здесь же кругом был лес.

И ещё этот запах: от старика исходил тонкий аромат туалетной воды, причём не самой дешёвой. От бомжей так не пахнет. От бомжей вообще не пахнет, от них воняет.

– Подскажите, как нам отсюда выбраться, – повторил я вопрос Лены.

– Угости сигареткой, добрый человек, – вместо ответа попросил он.

Я бы сейчас многое ему отдал, лишь бы получить нужные нам сведения. Сунув руку в рюкзак, вынул непочатую пачку «Парламента». Я всегда с избытком запасался куревом, когда отправлялся в поход. Я вполне мог обходиться без пищи, воды, тёплой одежды, но без достаточного запаса сигарет – никогда. Тут уж ничего не поделаешь – пагубная привычка.

– Забирайте всю, у меня ещё есть.

– Благодарствую. – Он принял пачку как должное, и хотя на словах выразил благодарность, в его тоне таковой я не услышал. Сложный, видать, старикан.

– Значит, заплутали, – сказал он, с наслаждением затягиваясь. – Это хорошо.

– Да уж хорошего мало, – сказала Лена. – Вы лучше помогите нам. Хотите, мы вам денег дадим.

Он снова проигнорировал её. Словно и не было её здесь вовсе. Меня это задело.

– Ладно, дед, хватит тянуть резину, – сменил я тон на более грубый. – Укажи нам дорогу, и мы пойдём. Некогда нам с тобой лясы точить.

Он неожиданно улыбнулся. Рот его был полон крепких белых зубов – прямо хоть сейчас на рекламный плакат зубной пасты.

– Отчего ж не указать, укажу, – закивал он. – Ступай прямо по дороге. – Он ткнул пальцем (с золотой печаткой, кстати) в ту сторону, куда мы двигались до сих пор. – Здесь немного осталось. Да поторопись, скоро небо дождём прольётся.

Как поэтично он это выразил – «небо дождём прольётся». Не по-бомжарски как-то. Впрочем, в наше время в бомжи и поэты частенько попадают.

Я взглянул на небо. Ни единого облачка, от горизонта до горизонта сплошь одна синева.

– Ты что, дед, какой дождь? На небо взгляни.

– Знаю, что говорю. Иди. И поторопись, гроза будет сильной.

– А что там, впереди?

– Одному Богу известно, что ждёт нас впереди. У тебя же впереди дорога. А что на той дороге, то мне неведомо. Иди. – Он вдруг засуетился и начал собираться. – Да и мне, пожалуй, пора. Засиделся я что-то.

Он торопливо покидал в сумку свои вещи, крякнув, натянул сапоги.

– Погоди, дед, – забеспокоился я. – Нам нужна более точная информация. Нормальное шоссе, а не эта грёбаная бетонка, жильё, транспорт, люди, цивилизация, в конце концов. Где всё это? Где дорога, по которой ездят автобусы? Где город? А ещё лучше будет, если ты укажешь нам дорогу в пансионат.

Старик, казалось, думал о чём-то своём. И лишь последний мой вопрос вывел его из задумчивости.

– Туда ты не вернёшься. Лес не пустит. Потому как лес тут с норовом, он водит.

– Водит?

– Водит. Тягаться с ним бесполезно, всё одно проиграешь. У тебя только один путь. Путь, который открывает тебе лес. – Он снова указал в сторону бетонки. – Следуй ему, и он приведёт тебя к цели.

– К какой ещё цели?

Он пожал плечами.

– У каждого из нас своя цель, своя дорога. Найдёшь свою – считай, жизнь прожил не зря.