Колыбель качается над бездной

– Андрей Константинович, вы бы слышали себя! Во-первых, если вам с ней некомфортно до тошноты, да и она думает, как избавиться от вас, то отчего бы вам не уйти самому? Получается картина, на которой бездарным художником изображено, как она вас выселяет, а вы упираетесь. Зачем вы добровольно мучаетесь? В чем ваш резон? Не дать ей ничего? Ваша толкотня спинами стоит этой цели? И ради любви к мальчику разве трудно вам оставить им приличные условия? А во-вторых, если она хочет вас выселить, то не беспокоится, что ребенок останется без вас. Значит, ей это не так важно, как вам. Она что же, любит своего ребенка меньше вас? Глупо все у вас получается, если честно. А в-третьих, ответа на эти вопросы в качестве ваших новых глупых оправданий мне не требуется. На повестке дня есть другой вопрос. А вдруг я забеременею от вас? Что тогда будет?

– Это невозможно, ты же знаешь.

– А вдруг случится чудо?

– Тогда я по-другому посмотрю на жизнь. Это будет знак свыше! Я понял, что совершил ошибку, что мне нужна ты. И была нужна всегда.

– Правда?

– Да. Неужели я стал бы так бороться за женщину, за ее веру, если бы это было неправдой!

– Больше вам не нужно бороться за веру женщины. Представился шанс доказать это раз и навсегда. И мне кажется, такой шанс – единственный.

С этими словами я достала из сумочки листочек с ультразвуковым исследованием и протянула ему. Он вгляделся и … отшатнулся, а я уже выскользнула за дверь.

Первую неделю его молчания я перенесла стойко. Играла на пианино мечтательного Шопена, знакомила того, кто под сердцем, со своим творчеством, по-новому, словно со стороны, вслушиваясь в каждый звук.

Следующую неделю проплакала, как-то не нарочно поднимая лицо вверх. С удивлением заметила эту странность в себе – плакать в потолок. Как будто чего-то ждала от неба. Как будто спрашивала: в чем я провинилась? Я ни за кем не бегала, не навязывалась, не просила любить. И новая жизнь во мне появилась не от насилия, и я не соблазняла мужчину против его воли. Это плод любви, о которой мужчина кричал со всех подмостков, и на которую законно отозвалась природа! Что же он отмалчивается? За что унижает, заставляя женщину чувствовать себя бульварной девкой, забеременевшей от клиента? Бог тебе судья, мужчина! За что носишь такое звание?

Я перестала есть. По ночам меня грызли кошмары: грязные заброшенные помещения, заваленные выходы, заросшие паутиной подвалы. Болела грудь. Во всех смыслах. Однажды мне приснилась очаровательная чернобровая девочка в воздушном платьице. Будто я беру ее на руки, прижимаю к себе, и она обвивает пухлыми ручками мою шею. Вдруг входят незнакомые люди, окружая удушливой толпой, толкают меня, и я девочку роняю. Но успеваю поймать у самых ног. От страха просыпаюсь. Сердце колотится. Звонит мама.

– Когда пойдешь? – спрашивает бесцеремонно. Убивать любовь во плоти, что же еще… Я усматриваю в ее заботе безучастность и разговаривать не хочу. Звонит подруга. Сыплет гневными оскорблениями в адрес Главы, нет, главаря таких же утлых представителей мужской части населения. А ведь я все это знаю и знала, но гниющую руку не отрубала. Все ждала излечения. За свою доверчивость и расплачиваюсь. Теперь-то я понимаю, отчего Лариса все время упрямо твердила мне три слова: ты виновата сама.

Прошел месяц. Я похудела, осунулась, вяло передвигалась, не реагировала на окружающую жизнь. Монстр молчал. С ним что-то случилось? Нет. Живет и здравствует. Просто в его жизни невыгодно случились МЫ…

Меня постоянно преследовало чувство потери. Мужчины? Любви? Кажется, нет. Чего-то более ценного… Мои пробившиеся росточки материнского желания и округлившаяся не рождённая любовь пропитались горечью реквиема от отсутствия сопереживания и переизбытка наставлений. Но самый глубокий минор в моем сознании оплакивал трусливое отречение одного из владельцев от груза сокровищ.

Мама все больше и больше подталкивала меня к “эшафоту” для избавления от проблем. Мол, ни мужа, ни семьи, ни угла; отец будущего ребенка живет с другой; впереди предстоит дом достраивать, сына учить. И зачем нужна лишняя обуза?

Чувствуя, как мне плохо, Илья осторожно спросил:

– Мама, а где Андрей Константинович?

Я поняла. Он проверял, правильно ли предположил причину моей боли.

И я ответила ему:

– У него есть теперь другая женщина и другой мальчик.

– Не переживай, мама, ты, наверное, ошибаешься. ДРУЗЕЙ НЕ БРОСАЮТ.

– К сожалению, бросают, сынок. Даже взрослые люди.

Он помолчал и вдруг выдал:

– Помнишь пролитый кофе, мама?

Я удивилась, что он вспомнил такой давний и незначительный момент.

– Почему ты тогда подумала, что пролил я?

– Кажется, так сказал Андрей Константинович. А что?

– На самом деле кофе пролил он.

– Вот как? Почему же ты промолчал тогда, сынок? Ведь тебе досталось ни за что.

– Не знаю. Неудобно было, наверное, выдавать взрослого человека. Как ты думаешь, почему он прикрылся мной? И ты не скажешь ему об этом?