Колыбель качается над бездной

Просто раздался звонок в мою квартиру, и я открыла. На пороге стояла Его секретарша. Я с немым вопросом уставилась на нее, а через полминуты спохватившись, пригласила войти. И она донесла до меня правду. Донесла из лучших побуждений, я в это верю, и эта правда запульсировала в моей голове, отозвавшись неизбавимой резью. А может быть, наоборот, спасала этой болью от боли другой.

– Простите, я должна с вами поговорить, – у нее был очень приятный голос, тихий и интеллигентный. Странно, что я заметила это только сейчас и вообще заметила в данной странной ситуации.

– Пройдите, пожалуйста, в комнату. Только у меня не убрано…

– Нет, нет, не стоит беспокоиться. Вы многого не знаете, и кто-то должен вас предупредить…остановить…

Она замешкалась.

– Прошу вас, продолжайте.

Мне казалось, все в прошлом, и ничего не выведет меня из равновесия.

– Я не смогла больше молчать об этом подлом поступке…

– О чем вы?

Женщина сильно волновалась.

– Я не знаю, как далеко у вас все зашло… но Он (она почти прошептала это местоимение) … дело в том, что к несчастью уже многие знают о способе возникновения вашего документа…

–Какого документа, – не поняла я.

–Простите, что говорю вам это… Просто я не могла больше выносить и слушать, как Он…открыто рассказывает всем…всему “Белому дому”, открыто… что вы сфальсифицировали справку о своей…беременности. Я считаю, он не имеет на это права, потому что это крайне подло…

Я уже почти не слышала ее голос. Я поняла, что Глава защитился от меня ложью и подлой откровенностью об интимном.

– Вы очень многого не знаете. Ведь вы изначально оказались в ловушке. Ведь для вас ее подстроили, и возможно, это привело к гибели вашего отца.

У меня перехватило дыханье. Перед глазами закачались и поплыли узкая прихожая, входная дверь, чужая женщина.

Я свалилась в обморок. А когда очнулась, моя голова лежала на коленях секретарши, лицо было мокрым. Она сидела передо мной прямо на полу с напуганным видом и обмахивала меня влажным полотенцем.

– Слава богу, вы пришли в себя. Только бы с ребенком все было хорошо. Да, я знаю, что у вас будет малыш.

Я с недоверием посмотрела в ее глаза.

– Пусть говорит, что хочет, – хрипло произнесла я, поднимаясь.

Секретарша несколько раз поинтересовалась моим самочувствием, никак не хотела оставлять меня одну. Но я убедила ее в том, что со мной все в порядке, и она, подержав мою руку на прощанье, вскоре ушла.

Я промучилась до вечера, а вечером оказалась здесь, под небом. Было больно дышать и больно плакать и хотелось только одного: сбросить тяжесть с души, даже если и душу, и тело она унесет с собой.

Подо мной искрился город. Он жил, он двигался, он веселился и грустил. Строился и увеличивался для этой жизни. Или для такой вот боли, как у меня. Зачем? Я смотрела на город и больше не хотела туда вернуться. К жестоким людям. Моя жизнь, казалось, превратилась в точку, раздавленная отяжелевшим одиночеством, будто весь мир отрекся от меня. И без того побитая, коленопреклоненная, она стала чахнуть и съеживаться.

А надо мной разлилось муаровое небо. Не темное со звездами, а именно муаровое. Оно было похоже на мою любовь, переходящую из одной яркой полосы в другую. А то, что возникло во мне, было продолжением этой любви, какой бессмысленной она не была бы.

Любовь есть на земле! Только заключается она не в сюжете течения связанных с ней событий, а в рождении новой энергии в человеке, самой мощной и подчас неугасимой среди остальных, преломляющей в своем яриловом свете бытие. Это преломление ждут и зовут счастьем! Оно дарит способность летать, но затмевая взор, делает невидимыми уготовленные ловушки, в которые ослепленному “Икару” легко сорваться.

И вдруг я четко ощутила, стоя на краю своей жизни, своей любви, своего отчаяния, как под сердцем что-то колыхнулось. Может быть, это мой ребенок заволновался во мне. Он не хотел умирать…

Однако по срокам плоду шевелиться было еще слишком рано. И тогда я поняла: природа приоткрыла мне тайну деления клеток и с созидательной целью позволила этот непостижимый процесс ощутить!

Прощай, ослепляющая, возвеличенная любовь! Здравствуй, любовь истинная, чистая!

Я отошла от опасного края.

Глава обезглавленная

– Галстук смотрится небрежно, – сказала секретарша, – затянуть надо.

– Петлю лучше затяни на моей шее, – он поежился от неприятного ощущения на коже под жестким воротом рубашки. – Или на своей.

– Не дождетесь, – секретарша протянула ему папку с речью.

Тот ухмыльнулся. Расслабил галстук. – Совсем меня не боишься?

– А что мне бояться в старости моей? Теперь уже нечего.

– Напрасно, напрасно…

Он откинул папку на стол, подошел к зеркалу, завернул ворот рубашки, осматривая кожу. Там шли вокруг шеи плотным смыкающимся кольцом многолетние бородавки. Какие на ножке, похожие на уродливые сосульки; какие крупные и словно трухлявые; бесчисленное множество сросшихся между собой с едва различимыми “пестиками” внутри.

– Что, галстук натирает “ожерелье”? – спросила секретарша, раскладывая бумаги на столе.