Колыбель качается над бездной

– Какое к черту ожерелье? – заворчал мужчина прокуренным голосом. – Это ошейник, ошейник и есть! Будь он проклят!

– А когда-то нравилось вам это слово. Когда-то вы млели от моих поцелуев (она все годы обращалась к нему только на “вы”) и Аленушкой меня называли, и невестушкой…

– Какие на фиг поцелуи? Что там у тебя шевелится-то еще? Дура старая.

На нее из стекла зловеще смотрели глазки в темных, почти черных как у вампира кругах. Некрасивое в густых морщинах лицо отдавало в синеву от раздражения.

“Да ты сам старый, как кощей, кобель проклятый. Страха он от меня ждет! Весь город уже страхом опутал “. Женщина молча поджала губы.

– Как я ненавижу галстуки!

– Господи, давно бы уже прооперировали эту свою поросль.

–Что, под нож? Смерти моей хочешь? Никогда!

Он кричал на женщину с подчеркнутой распущенностью.

– Боли боитесь? А боль других смакуете!

Женщина пошла восвояси и, пнув ногой дверь, захлопнула ее за собой.

– Уволю к чертовой матери! – раздалось вдогонку.

“Ну, и за что ей все это? Да не за что. Взобрался на трон с ее помощью, а теперь “таскает за чуб”. Как бы с разбитым корытом не остался”.

Женщина вспомнила, как однажды меткие выстрелы прошлись по ее машине низом. Как перехватило дыхание тогда, и она вжалась в баранку, одновременно неистово давя на педаль газа. От воспоминаний комок подкатил к горлу, тяжело на сердце легла обида.

Убивать не хотели, пугали только. За то, что сфальсифицировали сотни подписей за подставного кандидата. Сидели сутки взаперти, изучая базу фамилий, руки немели от “иероглифов”. Но несмотря ни на что, возглавляя “молодую гвардию”, она довела кампанию до конца. А зачем? Сама в принципе виновата. Ей нужно было место среди приближенных? Ничего подобного. Просто думала, что он женится, оценит наконец за 10 лет. Но надо отдать ему должное, жениться он не обещал.

Черные джип въехал на территорию больницы, за ними – машина с операторами телевидения. Пропустив кортеж, шлагбаум плавно опустился. Сотрудники телевидения спешно выскочили из машины и побежали к входу.

– Опаздывают, черти. Все уже должно быть готово у них, – к Голове, сидящему на заднем сиденье, повернулся Зам Замович. – Надо подождать.

Голова поежился, покрутив зудящей шеей. Казалось, что больше остального его беспокоит галстук.

В этот момент прогудев сиреной к шлагбауму подъехала “скорая’. Вместо того чтобы нажать на кнопку, приводящую в движение шлагбаум, сторож встал как вкопанный, растерянно глядя в сторону машины Головы. Он будто ждал разрешения для последующих действий.

Голова отрешенно наблюдал, как беззащитно мигают немые маячки на крыше спасательной машины.

“А если кто-то рожает”, – подумал он, слегка приподняв уголки губ. Губы у него были узкими, рот маленьким. От этого он казался всегда строгим или недовольным.

Он мог подать едва уловимый знак, и “скорую” бы пропустили. Но не подал. Он ничего не мог поделать с собой: послушность людей его умиротворяла. Умиротворяли немые маячки, которые продолжали маяться.

И тут неожиданно перед ними появилась женщина, вынырнувшая из легкового седана, все это время прячущегося за больничным минивеном. Секьюрити немедленно выскочили ей наперерез, и вышла контрастная картина: женщина была тоненькая, как веточка, что-то возмущенно говорила, активно жестикулировала, того и гляди переломится. А над ней как тучи со всех сторон нависли здоровенные увальни, пытаясь “отодвинуть” за шлагбаум. В ту же минуту из больничной машины показалась другая женщина. Она плакала и о чем-то просила, обращаясь то к сторожу, то к охране.

Как только Веточку отогнали на безопасное расстояние, Зам Замович вернулся в джип и доложил:

– Там у них смертельно больной.

Голова наклонился к нему, проронил:

– Узнай-ка мне все про нее. Узнай сейчас.

И громко приказал, наконец: – Все, выходим!

Его сопроводили в поликлинику, и только после этого сторож пропустил “скорую”.

Внутри нового помещения уже были расставлены камеры, оператор шел впереди Головы и снимал, и ловил хороший кадр. Как Голова, накинув добрую улыбку, двигался со своей делегацией по коридорам и осматривал новый ремонт. Как кивал, изображал добросовестное внимание. Потом говорил речь из папки, желал здоровья всем пациентам, которые войдут в эти новые стены (из старых временных стен), после его речи лилась на камеру речь главврача, и все такое там полагающееся. Но про Веточку Голова не забыл. И Зам Замович успел шепнуть ему имя и фамилию Веточки, а именно Ульянова Наталья Романовна. После церемонии он отозвал главврача и стал выведывать все, что хотел знать Голова.

– Она оформляет квоту на дорогостоящее лечение, – докладывал позже Зам Замович.

– Надо не дать, – сказал Голова.

– Уже Минздрав одобрил.

– Ну, надо как-то сроками поиграть, сказать, что денег на этот год нет.

– Там такая форма болезни, что ожидание может быть смертельно опасно.

– Во-от. И я о том же. Направишь ее ко мне за помощью.

Зам Замович смущенно почесал нос.

– Дело в том, – осторожно начал он, – что это к нам как бы отношения не имеет.