Колыбель тишины (СИ)

Мой дорогой брат смотрел на меня, а я смотрела на него, и когда поняла — сердце замерло. И, вроде, впервые с тех пор забилось быстро. Забилось в отчаянии. Я смотрела на брата и понимала, что никакой стеклянный мир нельзя беречь вечно.

— Серёж!.. — Мой голос хрипит. Мой голос ломается. В руинах почти нет света, и мне не хватает его, чтобы очертания тела различить. Режет глаза пыль, и горячая липкая кровь прижимает ткань одежды к спине; рассекший кожу обломок камня я с трудом отталкиваю, на локтях привстаю. Голос не повинуется, скрипит, едва прорывая запылённый плотный воздух с привкусом звона. — Сугу!..

Каменная темница, ловушка без выхода. Мало дыхания, ветер не проникает; снаружи люди наверняка суетятся уже, но и они не летают, они не успеть способны. Я тянусь к груде обломков и пытаюсь зацепиться хоть за мелкие камушки; пронзает и сковывает повреждённые мышцы боль, перед глазами темнеет, но я упрямо вперёд ползу. Поднимаюсь чуть больше. Сажусь на колени, только вздрагивая, когда касаюсь содранными местами пола; я пытаюсь оттянуть камни, ворочаю руками, и никогда собственное тело не казалось мне таким слабым.

Меня зовут Юко. Мне двадцать лет. У меня есть брат, ставший для меня всем миром; брат, которого я люблю, за которого отдам всё, не задумавшись. Я помню его тёплые руки и мёртвые глаза, когда он убеждал меня, что нам придётся жить дальше. Я помню его сухой тон, в котором при мне лишь звучали интонации, его напряжённую спину за экраном компьютера, когда он все силы прилагал, чтобы мне жизнь устроить. Я помню прогулки по залитому солнцу городу, такие, когда получалось вытащить его из нашей тихой обители на улицу; его резковатые движения, проступающие ключицы и чуть хриплый, но искренний смех.

Из-под развалин торчит лишь рука ниже локтя, ладонью вверх, не двигаются пальцы. Растекается из-под камней густая тёмная жидкость, и страх заставляет меня трястись, как треплется платок на ветру сильном. Я толкаю камни и кричу — неслышно, не в силах слов произнести.

Вытащить его получается с трудом.

Когда получается — дрожа, давясь рыданиями, к груди ухом прижимаюсь, к раздробленным рёбрам, к перебитым ключицам, к раздавленным ударами обломков костям. Прижимаюсь щекой, пульс щупаю на исцарапанном запястье.

Братик…

Сердце моё замирает, вслушиваясь со мною вместе. В пыльном воздухе витает запах крови. Мы вслушиваемся в тихие биения, и с томящим ужасом они становятся всё тише.

— Брат…

И его сердце замерло.

========== «Третий лишний» (Дмитрий, Оля) ==========

Комментарий к «Третий лишний» (Дмитрий, Оля)

Для #рассказябрь2017.

Часть 3/30.

«Это совсем не весело», — такова была первая мысль Дмитрия.

Дмитрию было семнадцать, а девушке напротив него — около тринадцати. Она смотрела на него выжидающе, щёки полыхали румянцем стыда, и она отлично понимала, что в данной ситуации полностью от него зависит. «Не весело», — повторил себе Дмитрий, не в силах улыбнуться в это робкое, грустное лицо.

Инвалидная коляска поскрипывала. Девушка цеплялась за неё, как за последний трос, и явно очень того стыдилась.

— Меня Дмитрий зовут, — сказал он, едва ли догадываясь, что в таких ситуациях говорят.

— А я Оля, — отозвалась девушка. Румянец чуть побледнел. Губы изогнулись в улыбке. — Очень приятно.

С ней всегда было хорошо.

Оля не была конфликтной личностью. Она не любила споры, не лезла со своим мнением, куда не просят. Один раз затронув тему странностей и поняв, что Дмитрию это неприятно, она стала говорить о другом. Оля была понятливой, умной и доброй персоной, которая чудом выносила не самый ласковый характер Дмитрия. Его вообще мало кто выносил: апатичность, уныние и мрачность юноши-гота вечно окружающих раздражали. С Олей всё словно иначе обстояло. Она не злилась на его угрюмость, не попрекала за сухость его тона. Она не пыталась внушить ему, что чувствовать можно, а что нельзя. Оля слушала, слышала и старалась понять.

Конечно, Дмитрий стал отвечать тем же. Это вообще оказалось на редкость приятным занятием — с кем-то разговаривать открыто, не напрягая защитные барьеры. Дмитрий был знаком со многими людьми, но Оля стала его первым и самым близким другом.

Естественно, что он не стал от неё что-то скрывать. Естественно, что он к ней примчался, когда охотящийся на лифу Лекторий его ранил. Естественно, что он был за неё по-настоящему рад, когда Оля, несколько смущаясь, представила ему Йорека.

Оля многое перенесла. Ей пришлось учиться ездить, а не ходить, перестраивать свой внутренний и внешний мир, привыкать к открывшимся способностям. Оля стала связующим звеном между воющими компаниями странных, и этот труд — лучшее, чему она могла бы посвятить себя, даже если она всегда была достойна большего.

Неужели в её понимании «большее» — это Йорек?