Колыбель твоих оков

Как же этому хрупкому созданию удалось разозлить меня, когда во время конгресса она поймала меня врасплох своим вопросом о повышении зарплаты. Она чуть не раскусила меня, а ведь я хорошо умею вводить в заблуждение — черта, которую я, безусловно, унаследовал от Фредерика Лорэна. Мой талант и долгие годы в неволе у профессионального изверга дают о себе знать — я, бесспорно, способен внушить человеку практически все, что мне нужно. Это особенно легко, когда мне попадается кто-то уязвимый, но также не очень сложно, когда встречается «крепкий орешек» — если у меня есть некоторое время для его обработки. Мне с легкостью удается заставить эту девушку сомневаться в самой себе. Неужели она верит в то, что может добиться правды от такого хищника, как я?

Но что было бы сейчас со мной, не будь у меня моих талантов и умений? Как ей удается пробивать мою броню? Она смотрит мне прямо в душу, будто знает меня, будто видит меня насквозь, будто читает, что у меня на уме и на сердце. И это меня чертовски тревожит. Каждый раз, встречаясь с ней взглядом, я выдаю себя с потрохами. Где мое самообладание и дар убеждения? Где все мое хладнокровие? Чего мне стоило не выдать себя на конгрессе, когда светловолосый ангел увидела рядом со мной очередную научную профурсетку. Такие женщины все время вьются вокруг меня, многие из них очень даже привлекательные. Порой я играю с ними, заставляя их поверить в то, что они мне и вправду интересны. Это доставляет моему эго непродолжительное удовольствие, но легкая добыча слишком быстро мне наскучивает — все они одинаковые и слишком предсказуемые. От таких, как я таким женщинам нужно только одно — мои деньги и помощь в продвижении по карьерной лестнице. Ни тем, ни другим я не собираюсь с ними делиться. Деньгами они, как правило, не умеют правильно распоряжаться. Что же касается научной карьеры, увы, здесь никто моих поблажек не получит, и, если ученый не талантлив и не работает в поте лица, я всячески позабочусь о том, чтобы его место занял более достойный кандидат.

Я наконец-то увидел ревность в глазах моего ангела. Я хочу, чтобы она призналась, что она чувствует ко мне. Ради этой своей прихоти я иду на отчаянный шаг. Провокация, как никакая другая манипуляция, всегда помогает мне вывести оппонента на чистую воду. Как же легко мне удается поймать ее: щелчок пальцами — и зверек в капкане. По ее лицу я вижу, что она приревновала меня к статной аспирантке. Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно? Смешно представить, но она даже не догадывается, какой властью обладает надо мной. Но как бы ее ревность ни тешила мое самолюбие, одно я понимаю вполне отчетливо — ей лучше не влюбляться в меня. Кого я обманываю? Не становлюсь ли я жертвой своих собственных манипуляций?

Я отдаю себе отчет в том, что порой отношусь к ней жестко, но, держа ее на значительном расстоянии (каким бы тяжким испытанием в действительности для меня это ни было), я обеспечиваю ее безопасность. У нее есть особый дар выводить меня из себя: я чуть не задушил ее своими руками после того, как узнал, что она совершила непростительную глупость и зашла в задымленное помещение лаборатории вместо того, чтобы позвонить в службу спасения. Мне плевать на то, что случилось бы с лабораторией, но ее необдуманный поступок чуть не стоил ей жизни. Жаль, что некому ее предупредить, что злить меня — затея очень опасная, которая, в подавляющем большинстве случаев, заканчивается весьма плачевно. Осознание того, что я чуть не потерял мою глупую девочку, заставляет меня поступить опрометчиво. Все, что мне сейчас крайне необходимо — это уберечь ее от внимания и вмешательства правоохранительных органов. Я скрываю факт ее причастности к задымлению в лаборатории (в тот момент я верил, что она действительно виновата в несоблюдении правил техники безопасности). Я так зол на моего ангела, что не придумываю ничего лучше, чем уволить ее и таким образом обезопасить от создавшейся ситуации. Хотя кого я обманываю? Я сам бегу от нее как последний трус. И все же отдаю себе отчет в том, что все это временно: впредь я вряд ли смогу очень долго обходиться без ее присутствия в своей жизни. Я как наркоман, однажды познавший эйфорию и потерявший контроль над собой, а, как говорится, «бывших наркоманов не бывает».

А потом происходит то, что происходит: мерзавец Рустерхольц оказывается чертовым маньяком. Я всегда подозревал, что с ним что-то не так, и я корю себя за то, что не разглядел в этом, как я считал, «чудаке», настоящую опасность. Обычно я неплохо разбираюсь в людях — большинство из них настолько ограничены и предсказуемы, что у меня с легкостью получается считывать их пороки, потребности и желания. Безусловно, это мне очень помогает убеждать их делать то, что нужно именно мне. С Рустерхольцем я изрядно облажался — я был чересчур зациклен на своей одержимости, и это затуманило мой острый ум и бдительность. Я даже и подумать не мог, что это ходячее недоразумение, Рустерхольц, может представлять для нее еще большую опасность, чем я сам.