Я не заметил, как маг, будто отечески обнимая, на самом деле резко и больно ущипнул братишку, не слышал, как обрушил на него настоящий поток "ш":
- Гаденыш-ш! Ежели у-увидишь-шь ещ-ще шарик - откуш-шу уш-ши!..
Обо всем этом мне расскажет потом, после спектакля, не на шутку перепуганный брат.
А тогда на сцене для меня происходило иное.
- Где шарик? Ты его видел? Прекрашно! Покажи! - говорил, во всю улыбаясь, маг.
- Нет! Не видел! - выдавил братишка и, вырвавшись из объятий иллюзиониста, побежал на свое место и порывисто, едва не плача, прижался ко мне...
Артур Ленц!
До сих пор в ушах стоят шумы цирка. Гулко что-то стукает и замирает - то маг обранил шарик, шарик по деревянному настилу подкатился к нам, я поднял его и передал хозяину... Возгласы "оп!" - это группа акробатов. "Персидский марш" в исполнении аккордеониста... Аккордеон трофейный, с шикарной клавиатурой, а аккордеонист в синем берете и в очках с темными округлыми стеклами - кажется, слепой - ну да, конечно же: после спектакля к нему подходит эквилибристка и уводит в сторону, и уже из-за ширмы до конца представления звучит замечательная музыка... А вот задергивают занавес, кончик его цепляется за что-то, и между кусками полотна образуется просвет, через который я отчетливо вижу Артура Ленца. Маг стоит, ссутулившись, без цилиндра, вытирает платочком со лба пот, протягивает руку, рука исчезает, чтобы тут же вновь появиться, но уже с бутылкой молока... Маг, не догадываясь о том, что его видят, преображается вновь в знакомого лысенького старичка с трясущимися руками - вот причина его неудачи с шариками! - поднимает бутылку и, презрев стыд, хлещет молоко из горлышка.
Мы с братишкой сидим, припаянные к скамейке: не хочется верить в конец волшебства.
Люди поднимаются с мест, толпясь, двигаются к выходу. Встаем и мы. Обнявшись, идем по улице, а братишка заразительно смеется, припоминая сценку с избиением Гитлера, особенно финал, когда Гитлер на четвереньках в кальсонах "драпал" за ширму, а на ягодицах его черным по белому был отпечатан след от ступни солдатского сапога...
В избушку решено было проникнуть со стороны сада.
Ромка и Жунковский пересекли старый сад. Сквозь щель в дувале оглядели двор, избушку. Двор, как и ожидали, пустовал, у ворот на цепи подремывал пес, темнел на дверях избушки замок. Пацаны, стараясь ступать бесшумно в зарослях лопуха, прошли вдоль забора к сарайчику, взобрались на крышу сарайчика, там прилегли за копной залежавшего сена. Отсюда двор был как на ладони.
- Гляди на дорогу, - Ромка показал взглядом на переулок.- За воротами увидишь неладное - свистни. За мной следи. Махну рукой - иди туда, - он перевел взгляд на окно, - я влезу и оттуда подам тебе харч. Ну как?
- Договорились, - ответил шепотом Жунковский.
- Боязно, что ли?
- Что ты?
- Не кипятись… Артур. Боязно. Только наплевать на страх. Идти сразу двоим нельзя.
- Может быть, пойду я?
- Ты? Не-е... Ты побудь на шухере. Да ты и не пролезешь в форточку.
Ромка был прав: дотянуться до форточки по плоской стене Жунковский вряд ли смог бы, а о том, чтобы втиснуться в форточку, не приходилось и думать - так мала была она.
- У меня кости смазаны лучше, - сказал Ромка и засмеялся, видимо, сам довольный своей шуткой. - Смогу, честное слово. Только надо покумекать.
Он стал "кумекать", оглядывая предметы вокруг.
Взглянул на погреб, пристройку к избушке, похожую на курятник, шаткую лесенку у пристройки - воспользоваться лесенкой, не обеспокоя собаку, нельзя было. Посмотрел на кривой сучковатый столб - на столбе висела бельевая веревка; на конуру у ворот - от нее поперек двора по земле тянулся трос; оглядел внимательно избушку, крышу с глиняным покрытием с пологими, наклоненными в разные стороны крыльями...
Ромка внимательно оглядел переулок - по нему медленно ползла повозка, нагруженная доверху джерганаком. Тащили повозку двое волов. Хозяин воза - старичок, не по-летнему нахлобучив шапку, тянул быков за налыгыч, но не утерпел, молодцевато вскочил на передок повозки, завопил:
- Ц-цобе! Ц-цобе! Ц-цоб-б! Цоб-б, говорю, цоб-б! Повозка медленно, как бы неохотно, удалялась в сторону базара, и когда стала она сползать в галечниковое пересохшее русло речки, медленно, по-черепашьи, будто проваливаясь вниз, Ромка произнес твердо:
- Значит так, Артур: я подам харч в форточку. Потом дунем по дувалу назад тем же путем. Держи.
Он протянул перочинный нож.
- Зачем?