Колыбель в клюве аиста

На пристани мы рассчитывали попасть на пароход. И не какой-нибудь - не на "Комсомол" или "Тянь-Шань", от которых за версту веяло прозой, - на "Советскую Киргизию"! Ромка чертил, я же в мечтах вознесся далеко, стоял... на палубе боевого корабля, с тревогой оглядывал в бинокль темно-синее пространство моря.

Чудилось: на воде тянулся бурлящий след - вражеская подлодка! Я сбегал по ступенькам вниз - скорее! скорее! Вбегал, запыхавшись, будто выпаливал: "Там! Перископ!" Капитан подносил к глазам бинокль, секунду-другую спустя - несся, перекатываясь эхом, клич: "Орудия к бою! Орудия к бою!.." Море превращалось в кипящий от разрывов котел... Огонь!

- Прицепимся к товарняку и покатим за милую душу, - доносился откуда-то издалека сквозь грохот выстрелов Ромкин голос, и - исчезло море, бьющиеся насмерть боевой корабль, боевой капитан, бывалые матросы-бомбардиры, но чудится другое: бой, еще более яростный. Сквозь вихрь огня теперь рвался... товарняк. Вовсю хлестал из "максима" Ромка. "Патроны!" - кричал он мне. Я хватал пулеметные ленты, мчался с ними к другу. Взбирался на крышу вагона, бежал, прыгая с вагона на вагон, падал, отстреливался, вскакивал, продолжал сумасшедший бег... Ложился рядом, протягивал ленты, но - что это? - вдруг Ромка схватился за грудь, повалился на бок. "Ромка!" - тряс я его за плечо в отчаянии. "Где пулемет?" - спрашивал тот, на миг-другой открыв глаза.

- Почему пулемет молчит? Патроны?"... Я показал ленту. "В пулемет - живо! Стреляй!.." Поспешно я менял ленту, припадал к пулемету, давил на всю гашетку - из ствола вырывалось смертоносное пламя, фашисты падали в корчах. А что это? По ходу поезда, сбоку, за домом, группа фашистов устанавливала орудие. Скорее! Скорее! Нажимаю гашетку - вмиг у вражеской пушки образуется кровавая пляска. Огонь, еще, еще... И рвется вперед товарняк...

- Додик! Слышь... - доносился снова откуда-то издалека голос Ромки.

Я вижу его да и себя смертельно ранеными. Над нами склонились бойцы, командир. Шумы боя утихают...

Я вижу рядом лицо друга... Ромка - это уже наяву - явно озадачен:

- Ты слушал меня?

Я утвердительно киваю, и тогда Ромка испытующе глядит мне в глаза:

- Только, пожалуйста, без вранья.

Мы обогнули бухту, перебрались сквозь облепиховую рощу и на всем пути не произнесли ни слова. Казалось, Ромка обижался на меня, думал, что дело обстоит именно так; но позже, когда окликнул его, а тот приложил к губам палец - просьба попридержать язык, - понял: обиды не было и в помине, а молчал он потому, что в думах и мечтах был на "военной тропе". Мы крадучись обошли следующую рощу. Ромка впереди, я сзади. Капелька воображения - и кажется, что оба мы в маскхалатах, с автоматами в руках. Ромка стремительно обежал песчаный холмик. Я бросился за ним, споткнулся, упал. Встал. Бегом одолел поляну между холмиком и облепишником. Вбежал в облепишник. Огляделся - никого. "Где он?" - по-настоящему встревожился я; тщательно осмотрел рощу - тот будто канул в воду. Обернулся в предчувствии - да, конечно: вот он!

Ромка жестом приказал не двигаться.

- Слышишь? - прошептал он.

Резанула слух обрывистая речь - говорили неподалеку.

Осторожно ступая, мы вышли на берег небольшого лимана с пересыпью и с берегом, окаймленным зарослями камыша.

В лиман из сазов втекала невзрачная речка. У речки, за неплотной камышовой завесой, стояли двое: пацан моих 12-13 лет и пяти-шестилетний мальчишка. Малыш возился в ведре, что-то приговаривая.

- Замолчи! - цыкал старший. - А то...

- А то что? - зудел младший.

- А то, что мешаешь мне!

- А что, рыба слышит?

- Не слышит, не слышит, а услышит, - рассердился старший.

- Что тогда?

- Уйдет - вот что.

- Уйдет, что тогда? - не унимался маленький, нарочно допекая брата.

- Без еды останемся.

- Без еды? Тогда...

- Я тебя вот этим - поймешь, - заводился старший. - Уймись, говорят...

Мы, не сговариваясь, решили обойти рыболовов незамеченными: для этого нужно было ловко перемахнуть через ручей, скатиться за песчаный вал. Ромка одолел преграду. Я же приземлился на четвереньки, обрызгал лицо илом. Рыболовы-братья обернулись, испуганно уставились на нас: метнулся к брату, припал к нему, заплакал младший; старший, сжимая в руке палку, смотрел немигающе. Я попытался мысленно обратить братьев во "врагов", одев их в неприятельскую форму - увы, уж очень небоевито выглядели те.

- Рыбку ловим? - спросил Ромка.

- Ловим, а что? - ответил старший.

- И много натаскали?

- Зачем тебе?

Малыш снова заплакал.

- Не тронут, успокойся! - стал утешать братишку старший, готовый и сам вот-вот последовать его примеру.

- Покажи улов! Сазана подцепил! - Мы хотели было запустить руки в ведро - пара сазанов поверх озерных чебачков по-настоящему впечатляла - но тут же опомнились. Старший вдруг затрясся, подняв палку над головой.

- Покажу сазана! Только подойдите! Врежу! - завопил он, нервно размахивая палкой, норовя опустить ее на наши головы; из глаз его брызнули слезы, рот округлился - братья дружно, будто состязаясь, заревели.