Колыбельная

— Я за рулем, — Джон Миллер вскакивает на ноги. Они с Лукасом выходят из кухни, споря о том, где ключи. Затем входная дверь закрывается, и мы остаемся одни.

Декстер дотягивается до стойки и достает еще одну свечку, затем зажигает ее и ставит на стол, а я сажусь на стул напротив него.

— Романтично, — замечаю я.

— Конечно, — говорит он. — Я все это запланировал, чтобы заполучить тебя в темном доме при свете свечей.

— Врунишка, — говорю я.

Он улыбается.

— Я попробовал.

Секунду мы сидим в тишине. Я вижу, что он смотрит на меня, через секунду отталкиваю стул и иду вдоль стола к нему, сажусь на колени.

— Если бы ты был моим сожителем и такое натворил, — говорю я, пока он убирает волосы у меня с плеча: — Я бы убила тебя.

— Ты бы научилась любить это.

— Сомневаюсь.

— Мне кажется, — говорит он: — Что на самом деле ты привязана ко всем тем чертам моего характера, которые ненавидишь.

Я смотрю на него.

— Я так не думаю.

— Тогда что это?

— Что что?

— Что это, — говорит он: — Что заставляет тебя любить меня?

— Декстер.

— Ну, правда. — Он отодвигает меня так, что моя голова напротив его, его руки сплетены замком на моей талии. Перед нами дрожат свечи, отбрасывая неровные тени на дальнюю стену. — Скажи мне.

— Нет, — говорю я и добавляю: — Это слишком странно.

— Нет. Смотри. Я скажу, что мне в тебе нравится.

Я тяжело вздыхаю.

— Ну, конечно же, ты красивая, — он это игнорирует. — И это, стоит отметить, первое, что привлекло мое внимание в агентстве в тот день. Но затем, я должен сказать, что меня поразила твоя уверенность. Знаешь, большинство девушек ненадежные, они беспокоятся о своей фигуре, о том, действительно ли они тебе нравятся, но не ты. Ты действовала так, словно тебя совсем не волнует, поговорю я с тобой или нет.

— Действовала? — спрашиваю я.

— Видишь? — я чувствую, как он ухмыляется. — Я об этом.

— Так тебя привлекает тот факт, что я сучка?

— Нет, нет. Не это.

Он сменил позу.

— Что мне нравится, так это вызов. Проходить через это, пробираться. Многих людей легко раскусить. Но у такой девушки как ты, Реми, есть слои. То, что ты видишь очень далеко от того, что ты получаешь. Ты можешь выглядеть жесткой, но глубоко внутри ты очень мягкая.

— Что? — говорю я. Честно, мне обидно. — Я не мягкая.

— Ты купила мне пластиковую посуду.

— Это была распродажа! — кричу я. — Господи!

— Ты мила с моей собакой.

Я вздыхаю.

— И, — продолжает он: — Ты не только вызвалась помочь и научить меня как правильно отделять цветное от светлого…

— Цветное от белого.

— …Но ты еще и помогла решить проблему с чеком и сгладить разногласия с парнями. Прими это, Реми. Ты милая.

— Заткнись, — огрызнулась я.

— Разве это плохо? — спрашивает он.

— Нет, — говорю я. — Просто это неправда.

И никогда так не было. Меня называли по-разному, но никогда не говорили, что я «милая».

От этого я занервничала, словно он открыл страшную тайну, о наличии которой я даже не подозревала.

— Ладно, — говорит он. — Теперь ты.

— Теперь я что?

— Теперь ты говоришь, почему я тебе нравлюсь.

— С чего это?

— Реми, — строго говорит он. — Не заставляй меня вновь называть тебя милой.

— Ладно, ладно.

Я сажусь и наклоняюсь вперед, двигая свечку к краю стола. Разговор о том, как я утратила угловатость: вот какой я стала. Правдивые признания при свете свечей.

— Ну, — наконец говорю я, понимая, что он ждет: — Ты заставляешь меня смеяться.

Он кивает.

— И?

— Ты хорошо выглядишь.

— Хорошо выгляжу? Я назвал тебя красивой.

— Ты хочешь быть красивым? — спрашиваю я.

— А ты говоришь, что нет?

Я посмотрела на потолок, покачав головой.

— Я шучу, я прекратил. Боже, расслабься, ладно? Я не прошу тебя пересказать Декларацию Независимости под дулом пистолета.

— Надеюсь, — говорю я, и он смеется, достаточно громко, чтобы задуть свечу на столе, и мы снова остаемся в полной темноте.

— Ладно, — говорит он, и я поворачиваюсь к нему, обвиваю руки вокруг его шеи. — Тебе не нужно говорить это вслух. Я и так уже знаю, почему я тебе нравлюсь.

— Знаешь, угу?

— Ага.

Он обхватил мою талию, притянул ближе.

— Итак, — говорю я. — Расскажи мне.

— Это животное привлечение, — просто отвечает он. — Полностью химия.

— Ммм, — говорю я. — Возможно, ты прав.

— На самом деле это не имеет значения, почему я тебе нравлюсь.

— Нет?

— Неа.

Теперь его руки в моих волосах, и я наклоняюсь, неспособная увидеть его лицо, но его голос ясный, близкий к моему уху.

— Просто это так.

Глава 11

— Это, — сказала Хлоя, сделав снова кислое лицо, — отвратительно.

— Перестань, — сказала я ей. — Он может слышать тебя, ты знаешь.

Она вздохнула, вытирая лицо тыльной стороной ладони. Было жарко, и только что асфальтированная дорога очень сильно пахла. Манки, однако, сидел между нами в пластиковом детском бассейне, на корточках, полным холодной воды. И ему было очень хорошо.

— Намыль ему лапы, — сказала я Хлое, выдавливая больше шампуня на свою руку.

— Они очень грязные.

— Он весь грязный, — все ворчала Хлоя. — Ты посмотри на эти гигантские лапы, они длиннее самой Талинги, ради бога.

Вдруг Манки встал, и начал лаять на кошку, пробегавшую мимо двора.