Колыбельная белых пираний

В этот момент в потемневший водяной кошмар вливается утренний свет. Вера просыпается в ледяном поту – таком обильном, будто она и правда только что вылезла из воды. Вырвалась из объятий намертво вцепившейся в нее речной темени. И теперь вокруг светлеет знакомая комнатная обстановка, внезапно и необратимо потерявшая со вчерашнего вечера что-то родное, кровное. Будто солнечные крошечные цветки, пробивавшиеся отовсюду, неожиданно поломались и сгнили.

Кирилл уже ушел на работу. Сегодня пятница, и у него утренние занятия с «продвинутой» английской группой. Приходится подменять Алину, которая вынуждена заботиться о свой телесно развинченной, с каждым днем слабеющей матери.

Вера медленно поднимается с постели, стирая со лба крупные холодные капли.

Ничего, это просто сон. Я обещала Кириллу попробовать побороться. И значит, сейчас я пойду в «Новый город» и поговорю с Коршуновым. Если нужно будет – подожду, но разговора добьюсь. А потом сразу же отправлюсь в больницу. Как ни в чем не бывало.

На этот раз Коршунова рядом с «Новым городом» нет. Вера решительно заходит в здание, пересекает прохладный пряно пахнущий холл и в последний момент заскакивает в лифт. Едва успевает проскользнуть сквозь закрывающиеся двери.

Внутри светло-серой кабины, с трех сторон покрытой мутноватыми прямоугольными зеркалами, теснятся несколько человек. Все празднично одеты, густо надушены, и у каждого в руке наполненный фужер.

Странно: день только начался, а у них уже корпоратив…

Видимо, до того как Вера впрыгнула в лифт, было сказано что-то веселое, и теперь кабина разражается влажным обильным смехом. Словно тропический лес под ливнем. Вера украдкой разглядывает своих попутчиков в зеркале. Несколько мужчин среднего возраста – все с самодовольными и сладкими, как разваренные сухофрукты, лицами. Девушка с силиконовыми губами, напоминающими кусочки малосольной форели. Две женщины лет пятидесяти с густо напудренными лицами и золотистыми кренделями волос (Вера стоит как раз между ними). И тут в ее сознании резко всплывает фотография, пару недель назад увиденная на сайте «Cumdeo». Та самая, с юбилея компании, с Коршуновым в центре. Как будто тот самый снимок из Интернета внезапно ожил, воссоздался в реальности почти со всеми деталями. На несколько секунд Вере даже кажется, что ее собственное лицо приобретает черты Коршунова. Будто ее волосы светлеют до пшеничного цвета, привычная краска выливается из глаз, чтобы опустевшие глазницы тут же наполнились лучезарной, слегка воспаленной голубизной. Тело становится легким и прозрачным, а затем мгновенно вылепливается по-новому, превращается в крепкую, непривычно мускулистую плоть. И реальность в эту секунду добивается абсолютного сходства с фотографией.

Веру пронизывает острый ледяной озноб. А лифт тем временем доезжает до последнего этажа и с ласковым деликатным звоном отворяет двери. Люди с фужерами выплывают из кабины и рассеиваются в прохладной коридорной белизне.

На подкашивающихся ватных ногах Вера подходит к стойке ресепшн «Cumdeo». За компьютером сидит розовощекая девушка, покрытая неровным сероватым загаром, перемешанным с густыми веснушками.

– Добрый день, – говорит Вера. – Я бы хотела увидеться с Дмитрием Коршуновым… то есть Захаровым. С Дмитрием Захаровым.

Девушка поднимает на Веру прозрачно-пустые, словно полностью отрешенные глаза:

– У вас назначена встреча?

– Нет, не назначена…

Девушка недовольно дергает носом и вновь опускает взгляд к экрану.

– Дмитрий Валентинович сейчас занят.

– Я могу подождать.

К дерганию носа добавляется брезгливое посапывание. Вера невольно вздрагивает, ей кажется, что девушку вот-вот вырвет прямо на компьютер.

– Присядьте пока. Дмитрия Валентиновича я предупрежу. Возможно, он согласится вас принять. Но я ничего не гарантирую.

С вялым посапывающим раздражением девушка удаляется в невидимое пространство, скрытое за темно-серой дверью. А Вера садится на тугой кожаный диванчик рядом с кулером и пытается успокоиться, унять в глубине тела сердечную хромоту. Люди, ехавшие вместе с ней в лифте, теперь то и дело проходят мимо. Шуршат бумагами; цокают каблуками, переговариваясь вполголоса; обдают Веру волнами удушливых парфюмов. Каждый раз лишь слегка, словно невзначай, скользят по ней взглядом. Но Вере почему-то чудится, будто к ней приковано всеобщее напряженное внимание. Словно она стала центром тяжести «Cumdeo», а заодно и всего верхнего этажа. Да и вообще как будто всего «Нового города».

Внезапно она вспоминает о вчерашнем отцовском письме и о своем твердом намерении все выяснить.

Как раз успею позвонить матери.