Колыбельные неведомых улиц. Разговоры с бездомными об их жизни

Захожу в землянку – там человек тридцать их сидит, укропчики. Я говорю: ну как, сдохнуть хотите, падлы? Они говорят: давай чаю попьём. – Ну наливай. Он себе наливает, мне наливает, старый там мужик сидит, я смотрю на него, когда он пить будет. Он выпил, я выпил. Я говорю: и чего будем делать? Он: пойдём сдаваться. И я иду, тридцать человек веду… Мне – по ебалу, блядь, Красный у нас, мудак ёбаный. Как дал, как дал: ты куда попёр, блядь?! По ебалу, весь нос выломал, сука – мент бывший, местный. Да он мудак просто – без его приказа я пошёл. Они меня сутки искали, а я с этими пришёл…

Я их девятого мая видел на площади, когда мне награждение делали. Нас награждали, а они там сидели в УСБ бывшем или я не знаю, где они там сидели. Но они хотели к нам сдаться, потому что заебли их местные тоже, правосеки эти. Там, получается, укропы стояли, а дальше – правосеки. Правый сектор, фашистами мы их называли. Я один раз только на них попал и обошёлся живой. Там получилось так, что мы тогда думали: „точка-У“ это будет, а нас послали в разведку в деревню Казачья. На их территорию, за тридцать пять километров на их территории, там чего-то произошло, мы поехали проверять.

Приезжаем, а там деревня вся вырезана, представляешь? На их территории вся деревня вырезана, не на нашей, на ихней. И там нашли бабку одну, она в погребе сидела. Рассказала, короче, пришли эти правосеки, Правый сектор, и говорит, начали судить их, женщин. Там даже собачьи бошки на заборах торчали, я вообще обалдел, я когда увидел, меня так тошнило. И мы – за ними и поймали их аж под Изюмом. Из двадцати пяти человек только девять живыми забрали. Те сдаваться не хотели, привезли их. И вот к Валерке Болотову привезли их, а он сразу восьмерых застрелил, а одного оставил, прямо в администрации.

А там пацаны от двадцати до двадцати пяти лет, вообще мальчишки. Но обдолбанные – ужас! Мы им когда от электричества скобки, знаешь, от электричества привязывают такие? Мы их связали когда, так они рвали у нас, мы по три штуки им привязывали, там силище дуровое. И вот одного он оставил. Так вот он двадцать дней после этого всю администрацию песком засыпал, в мешки загружал. Два КАМАЗа привозят, он за ночь эти два КАМАЗа на окна в мешках укладывает.

Там же в администрацию попала ракета с авиации укроповской и там много людей побило. И вот Валерка решил окна заделать такими мешками с песком. Вот двадцать дней – и потом помер. А днём ему кастрюлю одевали, а на нём свастика, всё набито, такой красавец, блядь. И вот они обколотые чем-то были таким, что я просто обалдел, там здоровья – уйма. Там получилось как: я одного убил, ему челюсть вырвало, а он улыбается ещё, смеётся надо мной, представляешь?

[Пленных] когда брали, били, когда мы их брали, пришлось убить. Там я одному даже в башку выстрелил когда – у него полбашки нет, а он идёт ещё, блядь, с лопаткой, пытается ударить. Я обалдел, я одному даже в грудь восемь раз выстрелил. Они купались, потом выходят: а-а-а! – орут как эти… Восемь раз я в него выстрелил с Пээма. Потом считал даже: все органы пробиты, он до меня ещё сто метров бежал, представляешь? Я обалдел вообще, такой наркотик я ещё не видел.

Всякое было. Мы к ним ездили тоже, к шахтёрам, но они глуповатые, там казаки были. Мы тоже приезжали к ним, помогали, не то что глуповатые, ну, ссыковатые. Когда начинали эти жуки пролетать, об землю ударяются и они: а-а-а! Очко на ноль, короче. А сто двадцать вторая когда рядом падает, ты лежишь на земле и вот она в трёх метрах упала – желудок не выдерживает. Все обсираются, вот хочешь, не хочешь, организм – всё. И все с такими штанами бегают: смешно, конечно, ну сейчас смешно, а тогда… Ну, они так с красными жопами бегали.

Было тоже момент один, меня умилил вообще тогда. Мы в Краснодоне всё никак не могли мост взять, там, получилось, стояла „восемьдесят двойка“. Восемьдесят два и пять, по-моему, танк укроповский. Мы никак его не могли обойти и взять, никак. Мы из „сапога“ стреляли, с восьмисот метров стреляешь, а танк-то на пять километров бьёт. Вот мы выстрелили – и убегаем, мы даже переодевались в бабку с Усом.

Ус маленький ростом, он в бабку одевается, но у него усы – пиздец! [Смеётся]. А я – в деда горбатого, потому что выставил ещё на спине три штуки. И мы, типа, с тележкой идём, а там „труба“, она, получается, где-то метра два длинной. Как безоткатная пушка, СПГ-9, на колёсах их волокём, волокём. Поближе хотели подойти, хоть гусеницу ему подорвать, чтобы он не ушёл от нас уже. А он выкатится – как даст, на хуй! И – съёбывает опять, ничего не сделаешь.