Колыбельные неведомых улиц. Разговоры с бездомными об их жизни

Приезжаем, а нас – чуть не стрелять, тогда уже Новороссия была, флаги. Флаг Новороссии, а знаки-то на БМП-2 хохляцкие, мы их грязью замазали, а дождь как раз… Самое интересное: посадку там проезжаем и поле последнее проехали. И к нам хохлы бегут, пятеро или шестеро, а я на броне сидел как старший. А они флаг не заметили, подбегают и АГС нам закидывают на борт. А водитель остановился, ну мы-то думали, нас блокируют. Он остановился, думал: отстреливаться они будут, а они – хуяк нам на борт АГС. Это такой гранатомёт автоматический, двадцать девять выстрелов. Такая коробка, мы её „улиткой“ звали. Выстрелы, ящики они закинули нам на борт и говорят: сепаратюги наступают! Держи, помоги, говорит, доехать – они попутались, короче. И вот, и мы прямо с борта их [расстреляли].

Да, ну и пришлось слазить и документы забирать. [Говорит очень тихо и медленно]. Они побоялись, ребята, а мы, я и Ус – афганец, слезли и документы вытащили. И чтобы не мучились – горло перерезали. Просто „пять сорок пять“ когда попадает, не всегда убивает. Я у троих документы брал, а так было пять или шесть, я не помню сейчас. Он с одной стороны был, а я с другой. Да они тоже не виноваты, там просто политика эта дурная, дурная политика…

И мы выехали, и получилось так, что нас начали это [обстреливать] – БМП, Бэта вышла на бугор и Хаммер, видно, с „утёсом“, калибр крупный был. Уже под вечер как раз было, выскакиваю уже, а по нашим стреляли наши же, думали, что укропы. Ночь, Новоросский флаг уже не видно было, вот только за счёт ленточек, говорят, заметили. И после этого мы договорились, что белые бинты наматываем, кто с белыми бинтами – тот свои. На руках и на ногах, на коленях и потом уже все стали так делать. Бомжи придумали, потому что ночью белые бинты видно.

– А ты мне скажи, народ почему участвовал в войне? Там деньги обещали или они действительно верили в то, что надо бороться с украинцами?

– Мы, во-первых, хотели, мне кажется… [замолкает и долго борется со слезами]. Каждый бомж хочет быть нужным… Хочется быть нужным, понимаешь? Хоть кому-то… [Плачет]. Я чего туда поехал, мне сын звонит и говорит: пап, ты не переживай, деньги больше не высылай, я уже работаю и работаю. И я думаю: на хуй я тогда нужен? Я столько лет проработал, чтобы нужен был. А он обиделся из-за того, что я приезжаю и спрашиваю: куда ты, на хуй, деньги дел? Что ты полезное сделал, понимаешь?

А он обижался на меня, и дочка тоже. Пьяная звонит: папа, вышли мне пять тысяч. Я говорю: тебе шестнадцать лет, ты уже пьяная? Психанул, приезжаю туда, а она: вот, подружки меня в кафе пригласили, а мне пришлось посуду мыть, блядь. – А как ты хотела?! Идёшь в кафе, имей свои деньги! И думай, чтобы тебя не кинули, блядь! А они её кинули, она там одна посуду наёбывает в шестнадцать лет. С этим хозяином, слава богу, знаком был. Он говорит: блядь, ну надо их как-то учить. А как ещё учить?

И после этого – всё, я начал их спрашивать: что ты полезное сделал с этих денег? Ну понятно, что пятнадцать тысяч там в Саратове это обожраться можно. Ну, пять тысяч – ты хотя бы купи себе ботинки, кроссовки там, одежду какую-нибудь. Я её спрашиваю, а она: а я не помню. Как ты не помнишь? Начинаю ругать – они обижались… Чего ж, я не рядом, я ж в Москве, это раньше было, в советское время, вся семья дома жила, всё на глазах. А сейчас, конечно, я тут месяц отработал, приезжаю, а она меня и забыть уже успела. Херово сейчас стало очень: где можно жить по-человечески, там деньги не платят. А где деньги платят, там с семьёй не поживёшь, очень дорого за квартиру платить. И квартиру не укупишься.

Ну, в итоге получилось так, что полтора года я пробыл в Донбассе. В пятнадцатом году приехал, я ездил осенью сюда на две недели. У казаков набрал гуманитарки, потому что надо было переодеться к зиме всем. Приезжаю, а нас уже сделали армией. Раньше мы были все бандформирования, а потом сделали армию. В сентябре я сюда приехал и уехал туда. Сделали седьмой дивизион там, на Украине.

Думаю: ну, поеду на Стаханов, приезжаю, посмотрел на свой дом. А там, оказывается, в крышу снаряд попал, решётки выдрали местные и всё вытащили, даже полы выдрали. Снаряд только в крышу попал – всё. И я говорю: ёб твою мать, сколько в этот дом вкладывал, вкладывал и я без дома остался. Я ещё тогда взял третью игровую приставку, телевизор LG, сто с чем-то тысяч отдал за него, думал: о-о-о, приеду, буду отдыхать. Отдохнул, блядь. И я психанул, говорю: пока Дебальцево российским не сделаем, не уеду.

И я там, блин, чудил, конечно, очень. Меня свои хотели расстрелять… [Смеётся]. Снег выпал, короче, это перед Новым годом как раз, уже праздники начались. Все отдыхать начали, а я психанул, короче, и – туда, к ним. Думаю: и те же отдыхают. И иду, снег такой хирачит, хирак – землянка, думаю: что за жопа? А от нас до них, получалось, где-то двенадцать километров. И я это по полям, по полям, просто шатался, ну выпил, дурак, конечно.