Колыма ты моя, Колыма

Пожалуй, якуты перебили бы всех, но среди обитателей прииска нашелся толковый вожак. Он сумел собрать два десятка охранников и старателей, уцелевших в первые минуты боя, и отвести их к складу. Там они засели в относительной безопасности, вооружились до зубов и решили прорываться в лес. Теперь выгоды положения якутов сыграли против них. Когда вся толпа приисковиков ломанулась в одну сторону, поливая все вокруг из автоматов, караулившие это направление три якутских охотника не смогли ничего ей противопоставить. Каждый из них успел выстрелить по разу, ни один выстрел не прошел мимо цели, но и сами они погибли – высовываться из укрытия при такой плотности огня противника было нельзя. Впрочем, не высовываться тоже было нельзя, иначе им не удалось бы забрать с собой никого.

В тыл прорывающейся группе стреляли якуты с противоположной стороны, эти выстрелы свалили еще восемь человек, но десятеро приисковиков сумели прорваться в тайгу и разбежались. А якуты вошли в поселок, добили всех, кто был еще жив, подожгли все, что могло гореть, зарыли все трупы в одной общей яме и ушли. Несколько охотников продолжили погоню за бежавшими приисковиками, остальные пошли на запад, к соседнему селению саха, где кое у кого из них были родственники.

Дальнейшая судьба сбежавших с прииска сложилась по-разному. Кого-то сумели выследить и прикончить мстящие за свои семьи якуты, кто-то спасся и отправился бичевать, трое сумели добраться до более-менее цивилизованных мест и прибиться к другим старательским артелям. Но после этого по всему Колымскому краю еще долго ходили рассказы о прииске Лопатникова и о царивших там нравах. Однако точного места, где находился этот прииск, никому узнать так и не удалось – хотя желающие сделать тот же бизнес на том же месте были. Но никто из бежавших не проболтался. Слишком велик был страх, гнавший их прочь в тот день, слишком хорошо они помнили неожиданно зазвучавшие из тайги выстрелы и падающих замертво соседей.

Покойный Нэхату оказался прав – земля, на которой Лопатников нашел золото и платину, принадлежала духам тайги, и добытые здесь сокровища не могли принести счастья. А если духи тайги в этот раз приняли обличье желтокожих людей с карабинами системы Симонова, то что в этом удивительного? Якуты вполне заслуживали того, чтобы так называться. В конце концов, духи тайги были духами их предков. Или, во всяком случае, духами тех, с кем их предки были тесно знакомы.

42

На севере началась осень. Зачастили дожди, задули ветры, а ночами бывало уже холодно. По примолкшей в ожидании холодов тайге шли два человека с рюкзаками и ружьями. По мелким деталям их внешности было видно, что они северяне, но городские жители. То есть охотники-любители, выбравшиеся в тайгу развлечения ради. Впрочем, и среди любителей попадается вполне серьезный народ – именно к такому относились и эти двое.

– Женька, смотри! – окликнул своего товарища высокий чернобородый охотник, похожий по комплекции на Илью Муромца.

– Что такое? – отозвался его товарищ, тоже довольно высокий, но более худой.

– Затес на дереве. Притом этого года, если я еще в таких вещах разбираться не разучился.

– Ну-ка... Правда! Обидно даже! Я-то думал, что здесь людей не было как минимум лет десять. Места-то глухие.

– Значит, были. Может, тут и поселок какой рядом есть.

– Вряд ли. Кто дорогу к поселку затесами отмечает? Зимовье скорее.

– Слушай! Так это же здорово, если зимовье. Переночуем по-нормальному!

– Неженка ты, Толян, – шутливо отозвался худой. – Зимовье, оно потому так и называется, что для зимы строится. А сейчас еще осень только началась! В такое время года на свежем воздухе спать положено!

– Ладно тебе! У самого глаза разгорелись, я же вижу!

– У меня они не потому разгорелись, что я хочу в тепле поспать, а потому, что незнакомое зимовье – это всегда интересно. Я такие в жизни всего раза два находил.

– Ну так пойдем по затесам. Я посплю в тепле, а ты любопытство удовлетворишь. А на ночь можешь выйти на свежий воздух.

– Обязательно, – хмыкнул худой. – Ладно, пошли, а то скоро совсем стемнеет, затесов не увидим.

И они пошли по затесам. Через десять минут впереди показался маленький домик.

– Избушка, избушка, повернись к лесу передом... – начал чернобородый Илья Муромец.

– Тише! – одернул его второй. – Не надо! Здесь тайга, лучше так не шутить.

– А что?

– А то. Возьмет и повернется, – голос худого звучал вполне серьезно.

– Шутишь, Женя? – с едва уловимой неуверенностью в голосе спросил чернобородый.

– Может, и шучу. А может, и не совсем. Сказки-то, они не на пустом месте появляются. А здесь, в тайге, многие вещи долго неизменными остаются.

– Ну все, напугал! – хмыкнул чернобородый. – Теперь я туда один входить боюсь. Давай иди первым, – и он, посторонившись, подтолкнул товарища к гостеприимно распахнутой двери. Тот шагнул через порог и замер как вкопанный.

– Ну, что стоишь, Женька? Давай входи, нам еще жратву готовить, вещи сушить...

– Ни хрена себе... – не двигаясь с места и словно не слыша своего товарища, выдохнул худой каким-то севшим голосом.