Колымские тетради

Ходят взад-вперед дозоры,
Не сводя солдатских глаз
С дальних спален Эльсинора,
Где ночует Фортинбрас.

Королевские террасы

Темный замысел таят.
Здесь, по мненью Фортинбраса,
В каждой склянке налит яд.

Здесь фамильные портреты,

Притушив тяжелый взгляд,
Поздней ночью с датским ветром
Об убийстве говорят.

В спальне на ночь стелет шубу

Победитель Фортинбрас
И сует усы и губы
В ледяной прозрачный квас.

Он достиг заветной цели,

Все пред ним склонились ниц
И на смертных спят постелях
Восемь действующих лиц.

Он не верит даже страже,

Сам выходит на балкон.
И готов с любым миражем
Завести беседу он.

Он не будет слушать глупых

Увещаний мертвеца,
Что ему наследство трупов,
Страсти сына и отца.

Что ему цветы Офелий,

Преступления Гертруд.
Что ему тот, еле-еле
Сохранивший череп шут.

Он не будет звать актеров,

Чтоб решить загадку ту,
То волнение, в котором
Скрыла жизнь свою тщету.

Больше нет ни планов адских,

Ни высоких скорбных дум,
Все спокойно в царстве датском,
Равномерен моря шум.

Фортинбрас идет обратно,

Потушив огонь свечи.
На полу, чертя квадраты,
Скачут лунные лучи.

Кто же тронул занавеску,

Кто прижался у стены,
Озарен холодным блеском
Наблюдательной луны?

Кто сумел войти в покои

И его развеял сны
Нарушителем покоя
Покорителя страны?

Чья-то речь, как волны, бьется,

Как морской прибой шумит,
И над ухом полководца
Чей-то голос говорит:

«Ты пришел за древним троном

В самый знатный из дворцов,
Ты спешил почтить поклоном
Неостывших мертвецов.

Знаю, ты боишься смерти,

Не солдатской, не простой
И не той, что жаждут черти
За могильною чертой.

Ты боишься смерти славы,

Смерти в памяти людей —
Где частенько прав неправый
И святым слывет злодей.

Только я даю бессмертье,

Место в вечности даю.
Запишу сестру Лаэрта
В Книгу Светлую мою…

Год пройдет — не будет флага,

Фортинбрасова значка,
Но отравленная шпага
Проблестит еще века.

Лишь свидетельство поэта,

Вдохновенного творца —
Книга Жизни, Книга Света
Без предела и конца.

Может быть, язык библейский

В совершенстве простоты,
Суете, вполне житейской,
Дал значенье и мечты.

Подчинить себе я властен,

Мудреца и дурака,
Даже тех, кто не согласен
Уходить со мной в века.

Разбегутся сны и люди

По углам музейных зал,
Даже те, кто здесь о чуде
Никогда и не мечтал.

Может быть, глаза портретов

Старых рыцарских времен
Шлют проклятие поэтам,
Разбудившим вечный сон.

Может, им не надо славы,

Их пугает кисть и стих,
Может быть, они не вправе
Выдать горестей своих.

Но художника ли дело

Человеческий покой,
Если чувство завладело
Задрожавшею рукой.

Даст ответ не перед веком,

Перед собственным судом —
Почему завел калеку
В королевский пышный дом…

Ты в критическом явленье

В пьесу ввел свои войска,
Создавая затрудненье
Для финального стиха.

Без твоих военных акций

Обойдется наш спектакль.

Я найду других редакций
Черновой последний акт.

Все, что сказано на сцене,

Говорилось не тобой,
Не тебе шептали тени,
Что диктовано судьбой.

Знай, что принца монологи

И отравленная сталь
Без тебя найдут дорогу
В расколдованную даль,

Если совести поэта

Доверяешь жизнь и честь,
Если ждешь его совета,
Ненавидя ложь и лесть…

Выбирай судьбу заране,

Полководец Фортинбрас.
Будет первой датской данью
Мой эпический рассказ…»

Снова слышен шелест шелка

Занавески золотой.
Пляшут лунные осколки
В темной комнате пустой.

Фортинбрас, собравшись с духом,

Гонит бредовые сны.
Не слова звучали глухо,
А далекий плеск волны.

Ходят взад-вперед солдаты.

В замке — тишь и благодать.
Он отстегивает латы,
Опускаясь на кровать.