Колымский котлован. Из записок гидростроителя

Откуда-то из-за горы донесся рокот мотора. Все ближе к нам. Угадываем — вертолет. Показался из-за горы стрекозой. Прижался к речке и держат курс прямо на нас. Покружил, повисел в воздухе, поднял фонтаны воды, уселся на гравийный берег. Мы тоже причалили.

Навстречу нам бегут Талип и Славка! Вот это радость неожиданная.

— Ах да шайтан, мужик настоящий. — Талип здоровается с Андреем за руку.

Славка подает письмо. В письме приказ о моем переводе на новую стройку. Вот и приходится расставаться с этим синим раздольем. Конечно, будут другие горы, а эти жаль.

…Мы идем по улице Дражного в порт. Андрей в новом костюме. Слышим, в палисаднике надрывается котенок. Андрей туда.

— Дед, смотри, плачет, — и тянется через штакетник.

— Ну его, паршивый весь, — и иду дальше.

Догоняет Андрей.

— Хорошего, дед, всякий возьмет, — и глядит мне в глаза.

Остановились. Смотрим друг на друга. Вернулись. Достали котенчишка. Андрей его за пазуху. Довольный.

Приходим в порт. Маленькое приземистое здание забито народом. Самолет задерживается. Стою, топчусь в дверях.

Вдруг на пороге Нельсон, весь в пыли, грязный. Меня не видит. Кричит:

— Дюжев!

— Ну чего ты, — дернул его за руку.

Увидел, облегченно вздохнул.

— Выйдем.

Вышли в палисадник. Андрей сидит на завалинке, в травке котенок, банка с молоком.

— Хорошо, что застал, — сказал Нельсон, жадно затягиваясь папиросой. — Дед, только, откровенно. Я за Андреем. Я знаю, ты скажешь — говори с ним. Он же ребенок и привязан к тебе. Пожалей. У нас ведь никого…

Лицо Нельсона сразу постарело. Я молчал. И ждал и боялся я этого часа…

— Куда ты с ним? Опять в палатку… Вот прочти. — Нельсон протянул записку.

В ней было сказано: «Мы, лэповцы, знаем Нельсона и Полину Павловну, как людей честных и достойных. Они и раньше просили Андрея, но мы вырастили и воспитали его и теперь не возражаем отдать в дети законным его родителям, тоже лэповцам — Нельсону и Полине Павловне, уходящим на заслуженный отдых, и так как Андрей уже школьного возраста. Если, конечно, пожелает этого и дед его»…

Первая подпись стояла Талипа, а дальше я не мог разобрать. Буквы прыгали…

Часть вторая Колымский котлован

Начало

Самолет увяз в густой синеве и, казалось, замер на месте. Такое пустое и холодное пространство вокруг. И я с тоской подумал о земле.

Загорелся транспарант «не курить», «пристегнуть привязные ремни».

Время движется утомительно медленно. Всегда завидую тем, кто в самолете спит… Но вот шасси коснулось земли, самолет несколько раз подпрыгнул, встряхнулся и резко сбавил скорость.

— Товарищи пассажиры, — сказала бортпроводница, — мы прибыли в порт Магадан. Температура воздуха минус пятьдесят три. Всем оставаться на своих местах до полной остановки моторов.

Пассажиры толпились в проходе, теснясь и мешая друг другу.

Я сошел по трапу. Всюду лежал нетронутой белизной снег. От снега распухли заборы, крыши домов, сопки, горы. Расспросил встречных, как добраться до строительства Колымской ГЭС. Подсел на попутку и вскоре был у поворота дороги на стройку. Машина пошла дальше, а я остался у развилки, положил мешок на обочину, стал бегать по дороге туда-сюда.

Наконец в тумане мелькнули две желтые точки. Машина шла медленно, огни фар вихляли по сторонам — пьяный, что ли?

Машина остановилась. ЗИЛ. Кабина у него холодная. Ветровое стекло обледенело, осталась лишь проталина величиной с рукавицу, в нее и колею не разглядишь. Я было кинулся к кабине, но там сидела женщина с ребенком на руках. Не раздумывая, залез в кузов и стал укладываться между какими-то ящиками.

— Там взрывчатка! — прокричал из приоткрытой дверцы водитель. — Нарушаю, но куда вам тут деваться. На-ка возьми. — Повозившись, он снял с себя полушубок и кинул мне. — Ноги, главное, закутывай, душа-то не так холода боится!

Ехали всю ночь. Дважды останавливались, и дважды я нырял под капот отогреваться. На третьей стоянке женщина с ребенком вышла из кабины, протянув шоферу деньги.

— Побойтесь бога. Счастливо добраться.

Шутливое и сердитое «побойтесь бога», произнесенное простуженным голосом, напомнило мне что-то давно забытое: где я мог слышать этот голос?

— Эй, — прокричал мне водитель. — Давай в кабину. Привык там к комфорту.

Я сунул ему мешок.

— Что у меня, камера хранения?

— Василий. Василий Андреевич?! Поярков!

— Вот так да! — Я получил дружеский удар в плечо и взмолился.

— Полегче, Тарас Бульба!

Дорога поднимается крутым серпантином, начинает покалывать в ушах. Позади остался лиственничный с синим подсадом тальника лес. Потянулись вдоль склонов коренья разлапистого стланика с прогалинами голой каменной наброски.

Скоро граница, к нагорью примкнет становой хребет. Здесь тучи прилепились к горам.

Дорога, дорога… Пятьсот километров раздумий, воспоминаний. Захлестнуло, как бывает при встрече. Выговорились, успокоились. И тогда:

— Я, Антон, уже, можно сказать, дедушка…

Мы стали вспоминать и наперебой рассказывать друг другу о прожитых годах.