Только уж под вечер на горизонте жучком повис «Антон», и тут я спохватился и пошел за билетом. В маленьком зале народу набилось полным-полно — еще каких-нибудь полчаса назад было свободно. Тут кто-то взял меня за плечо.
— Василий, ты?
Оглянулся — Бакенщиков, начальник стройки. Вот неожиданность! Признал ведь. Вместе Иркутскую ГЭС строили. Вышли на улицу, Бакенщиков не дал мне договорить. Сразу решение. Знаешь, он ведь не рассусоливает.
— Вот что, Василий Андреевич, — приказывает мне. — Сдавай билет и давай на стройку на моей машине. Рудик! — крикнул он шоферу. — Подвезешь товарища.
Народ повалил на посадку, я еще видел, как Бакенщиков мелькнул и скрылся в толпе, а Рудик уже тянул меня к машине.
Ну, конечно, «газик» подо мной крякнул, просел. Машина рванула, Рудик по ходу комментирует дела на строительстве. Не успел опомниться, а он уж подрулил к конторе автохозяйства, Ромашкин выбежал на крыльцо. Но вместо Бакенщикова — я. Ромашкин даже оробел. «Ну, ладно», — говорит.
Подвел меня к забору и показал на раскулаченный, с заржавленными боками самосвал.
— Прошу любить и жаловать, — говорит. Потолкал ногой переднее колесо машины. — Я же говорил, что все занято.
— Ну что же, зато никто не упрекнет, что новичку сразу дали добрую машину, — подмигнул я Ромашкину.
На другой день я положил перед ним на стол два исписанных с обеих сторон листа, расчеркнутых красным, синим и черным карандашами.
— Что это? — удивился он.
— Читайте, — говорю. — Красным — детали первой необходимости, синим — второй, черным — третьей и так далее.
— Что же вы врываетесь ко мне? На это есть механики! — вспылил Ромашкин.
— Был у механиков, послали к вам.
— Вы что, в бирюльки играть приехали? Где я вам возьму, у меня не Гутап, знали, куда ехали, не нравится — можете…
— Простите, у каждого свои обязанности. Я тоже не завод и изготовить динамо, трамблер, свечи не могу. Тут у меня в списке перечислено, — и так спокойненько напомнил закон, применяющийся к лицам, виновным в разукомплектовании машин и оборудования. И попал в цель. Такого поворота Ромашкин не ожидал. Он даже взмок, достал платок. А я за дверь. В коридоре перехватил механика… Тот тоже от меня отмахивается. Обещает завтра заказать в кузнице рессоры.
А я ему:
— Ты меня не потчуй завтраками, я ими сыт по горло. Пиши заказ, я сам схожу, поговорю с кузнецами.
Так и пошло. И механик подписал, лишь бы отвязаться.
Прихожу в гараж еще до свету и ухожу, когда темно. Через неделю на «подзаборном» самосвале вырулил к диспетчерской за путевкой. Кручу баранку, езжу. А в конце декады у меня не приняли путевки. Посчитали, что приписал рейсов тридцать, не меньше. Диспетчер вдруг сказала, что надо путевые листы проверить, порядок такой.
Порядок есть порядок, не возражаю. Посадил с собою ее. Вечером она докладывает Ромашкину, что все правильно: Поярков сделал двадцать одну ездку.
— Этот Поярков, — говорит, — циркач. Двадцать одну ездку по виражам. Всю душу из меня вытряс.
Ромашкину крыть нечем, и посылает он меня на ремонт дороги. «Трасса — кровная артерия строительства. Мы должны лечь костьми…» Ромашкин-то умел произносить красивые слова там, где и не надо: к месту и не к месту. Припомнил он тут мне и прошлое: «Ты, говорит, Поярков, жаловался на плохие дороги, тебе и карты в руки». Но он-то знал, что там один геморрой высидишь; по полтиннику в день путевка обходится. Я спорить не стал, махнул рукой: кому-то же надо и дорогу ремонтировать.
— Вы уж постарайтесь, — попросила диспетчер.
На другой день я выехал на ремонт дороги. Веришь, едва сыскал мастера. Пока повез его переодеваться, потом на гравиесортировку за девушками, пока вручную самосвалы грузили — время бежало. Лишь к обеду сделали одну ходку. Плюхнули на дорогу, разровняли. Тут же машины порастянули колесами свежий грунт, будто и не было его.
Говорю мастеру:
— Такими темпами будем сыпать, как раз до конца стройки хватит.
— Не нравится, можешь не приезжать.
Заспорили. Мастер добавил грузчиков.
А с получки работяги не вышли на работу.
— Ступай, — говорит мастер, — подремли в кустиках и не поднимай шуму.
— Если сейчас же не организуете дело как следует, — сказал я ему на ухо, — расскажу начальнику строительства о вашем безобразии, а предварительно сверну тебе скулу, — и швырнул мастеру в лицо путевку.
Назавтра дорожники и вовсе отказались от машины. Ромашкин поставил на вид, что не сработался с дорожниками, и я снова стал возить бетон. А к концу месяца диспетчер взмолилась:
— Дядя Вася, может, пару путевок оставим не следующий месяц, а то, кто знает, каков будет заработок?
Я поначалу не понял. Зачем, говорю, оставлять, если, в случае, и прихворну, с профсоюзом аккуратно рассчитаюсь, задолженности не имею.
— Вы понимаете, товарищ Поярков, расценки могут пересмотреть и срезать. А у меня у самой муж шофер.