Колымский котлован. Из записок гидростроителя

Вскинул я глаза и онемел. Над нами, на самом взлобке, метрах в двадцати — коза! Даже вижу, как под заиндевевшей шкурой сердце у нее трепещет. В больших круглых глазах с длинными ресницами застыло удивление. Только ушами поводит, а ноги — струны натянутые, вся начеку — вот унесется.

Хватаюсь за ружье. Тут и Василий ее увидел, глаз не оторвет, не дышит, не шевелится, как завороженный. Тихо поймал мою руку, придавил стволы к земле и сидит. Тут и коза сориентировалась, взвилась — только ее и видели. Как не было!

— Ну, братец, вот это коза, словно выточенная, как природа умеет, ты видел? — долго восхищался Василий Андреевич.

Пока вспоминали охоту, чай в котелке весело забулькал. Василий Андреевич бросил щедрую щепоть заварки, потянул носом — хорош чаек! Оставил котелок, прикрыл его шапкой и хлопнул меня своей ладонью-лопатой по спине:

— Сбегаем, как бывало?

— Ну что ж, давай, вспомним старину!

Выходим на дорогу. Он отмеряет сто шагов, и мы, как двадцать пять лет назад, припадаем на колено. Раз, два, три… Рванули вдоль дороги, благо никто не видит. Обошел он меня и на этот раз, доволен!

— Вот что я тебе скажу, братец, бросай эту самую штуку, — он щелкнул себя по горлу. — Чисти зубы, занимайся гимнастикой. Купайся в холодной воде обязательно, а то встретимся еще лет через двадцать пять — опять обставлю, как пить дать, вот увидишь! Эх, Антон, давай я тебя разок двину, а то, может, больше и не свидимся. Приедешь, а?

— Рано об этом, ты лучше про себя расскажи, какими ты судьбами в этом краю?

— Да-а, — отмахнулся Василий Андреевич и сразу погрустнел, — долго рассказывать. — А если коротко — Ромашкин упек. Был у нас такой начальник автобазы — Ромашкин Роман Ксенофонтович. Деляга, карьерист. И что самое печальное: все об этом знали, но он ходил в деловых людях. Правда, потом все же погорел на махинациях.

Мне стало не по себе. Может, однофамилец?

— Какой-то Ромашкин тут на стройке работает и благополучно в начальниках ходит.

— Да ну? — удивился Поярков. — Тогда слушай.

Вытерли котелок, завернули в газету остатки еды и залезли в машину. Василий Андреевич прибавил обороты, погрел немного двигатель, включил скорость. Машина набрала ход. Его могучие руки спокойно и властно держали баранку.

Шофер Поярков

— Так вот, было это еще позапрошлой осенью, — начал свой рассказ Василий Андреевич. — Жил я тогда с семьей в Ангарске. Как-то вечером подсел к телевизору. Шел репортаж со строительства одной из северных ГЭС.

— Здорово работают ребята, — позавидовал я. — Тряхнуть бы стариной напоследок, а? Оно бы и пенсия сходная получилась.

— Сиди уж, — замахала руками моя Александра Георгиевна, — это только по телевизору так кажут, а на самом деле, поди…

— Ей-богу, поеду, погляжу, приноровлюсь.

— Люди едут на курорт, взял бы путевку. Посмотрел теплые края, а он вздумал на север, невидаль какая, — завздыхала моя половина.

Но опять же, каждая десятка в хозяйстве не лишняя. Повздыхала, подумала и смирилась. Уложил чемодан. Присели перед дорогой, помолчали. Пообещал ей все доподлинно изложить письмом и улетел в Заполярный на стройку.

Прямо из порта, чемоданчик оставил в камере хранения, отправился на основные сооружения. Вот это да! Машин сколько, шум, грохот, люди снуют. Отвык уже от такого. Через день-два попривык, присмотрелся. Решил твердо — остаюсь. С жильем устроюсь — дам вызов семье. Одному не с руки — не на день, не на два приехал. К начальнику автобазы шел уверенно: шоферы нужны.

Начальник вежливый — стул предложил, себя назвал.

— Ромашкин Роман Ксенофонтович, будем знакомы, — говорит.

— Поярков. — Я положил на стол трудовую книжку, в ней все сказано. — С ребятами разговаривал, здешние условия для меня подходят. Прошу оформить шофером.

Роман Ксенофонтович полистает трудовую: там у меня благодарности, поощрения, премии, зыркнет на меня, опять полистает. А я как министр, да и только: шляпа, остроносые по последней моде ботинки, брюки тоже заужены, тоненький галстук. Через плечо на коричневом ремешке «Зоркий-4». Потом уж я узнал — был у них один такой «фотомотокорреспондент». Они от него еле избавились. И работал парень хорошо, но скандалист. Чуть что — на пленку, в рамку, на стенку. Одним словом, не ко двору эти глазастые. То за простои гони монету, то придумал комплексное обслуживание машин, зачем-то ему понадобилось заинтересовывать слесарей. Лозунгами стал говорить: «Один за всех — все за одного». Морока. Это я потом узнал, а тут он меня как обухом по голове: «Заполнено все до отказа, дорогой товарищ! Заходите, наведывайтесь, рады будем».

Делать нечего. Поплелся в аэропорт. Шоферы, по слухам, нужны, а не взяли. Видать, годы подкачали… Так вот, сижу на деревянном настиле возле взлетной полосы. Осень уже сожгла листья и хвою, и склоны гор словно бы пересыпаны охрой. А далеко внизу, через редколесье лиственниц. Просматривался Вилюй. Пожалел, что ружьишко не прихватил: денек бы пошатался. И так стало жаль уезжать.