Колымский котлован. Из записок гидростроителя

Автобус приходит и уходит, и, проводив его, мы на мотоцикле мчимся на работу. Мотоцикл этот Славке удружил я. Хлюпает носом, простывает — осень уж. Сивую траву на обочинах дороги подломило морозцем — хрустит на ветру, а еще недавно стелилась волнами, текла. Вот уже и хвоя на лиственницах полыхнула желтком, и карликовая березка забурела в марях.

— Больше не поедем, ну их, — Славка обижен.

На перекрестке вылезаю, а Славка двигает дальше, на монтажную площадку, мимо «нахаловки». Времянки разрастаются, как лишайники. Несмотря на строгий запрет, ничего с самозастройщиками сделать не могут. Цепкая штука — жизнь. Да и надо ли так строго судить тех, кто не может быть долго в одиночестве, без родных и близких. Говорили, один монтажник больше года пробыл в одиночестве и только вырвался в отпуск — на самолет и к жене, с порта прибежал домой, обнял и не отпускает… Она ему — хоть рюкзак-то сними. И смешно и горько.

Наутро, без четверти семь, Славка уже тарахтит мотоциклом. И виновато улыбается.

— Я так просто, дед, только взглянем на автобус и немедленно смотаемся.

— Да что уж там, поехали.

Автобус сверкнул вишневыми боками, весь в стекле. В окна пялятся Талип и Димка и какой-то паренек.

— Гляди, ихние морды, дед! — кричит Славка.

Первым из автобуса выскакивает пес. Понюхал воздух, покрутил черным, с глубоким разрезом носом и к Славке, облапил, принялся прыгать нос в нос, а Славка я доволен.

— Ах ты шкура барабанная, смотри, это же ваш дед, не узнаешь? Бюрократина ты, Голец? Да я и сам бы тебя не признал — хвост кренделем, раздался, осанка.

А тут и Талип с Димкой вывалились. С ними паренек. Чемоданы, рюкзаки, из них торчат ружья зачехленные. Таскаем на обочину, складываем к мотоциклу. И Голец сюда же, поднял лапу на колесо — застолбил свое присутствие на колымской земле. Ребята поглядывают на меня, усмехаются. Славка тоже посмеивается. Талип подталкивает ко мне мальчишку.

— Вот опять твоя детка — одна клетка, — говорит Талип.

Смотрю на мальчугана, да это же Андрей… Андрюха… Паренек жмется к Талипу. Ростом они одинаковы. Талип почти не изменился, разве усох малость.

— Блудливые детки, — басит Димка.

Он-то лицом округлел, шея бугрится, вроде пониже ростом стал. Нет, просто вширь раздался.

— Андрей, Андрей, ни за что бы не признал тебя.

— Дед? — Андрей бросается ко мне…

— Димка, чертяка, ты-то какими судьбами? — пытается Славка скрыть волнение.

— Не торопись, Слава, долго рассказывать, введу в курс дела, изложу. — А пейзаж у вас тут ничего, — покрутил головой Димка. — Есть на чем глаз остановить.

— Ну, двинули, братцы, — командует Славка и тут же шепчет мне: — Пока Талип складывает пожитки, может, в магазин завернуть?

— Не стоит, Слава, у нас ведь есть, хватит. Вези ребят домой, устраивай, ставь чайник, а мы с Андреем в магазин завернем.

— Ладно. Димка, ты садись, держи манатка, а то этот граждан Славка половину посеет по дороге, — говорит решающее слово Талип и берет Гольца на поводок.

— Ни музыки, ни речей, — ворчит Димка и едва успевает схватить Славку за плечи. Мотоцикл, огрызнувшись, вылетает на дорогу.

Мы втроем идем по единственной отсыпанной дороге, еще плохо укатанной и узкой. То и дело сторонимся, и Андрей прижимается ко мне, пропуская транспорт. Талип с интересом оглядывает застройку деревянного квартала и довольно хмыкает. Первыми в поселке нас встречают собаки. Строители любят собак, да и охотников много. Гольца обступает целая свора. Он только уши навострил и лапы вроде пошире поставил.

— Пусть обнюхаются, — говорит Андрей. — Не бойся, дед.

Собаки вокруг нас кругалем. Голец уже весь напружинился, готов на смертный бой. Мне это нравится, не труслив. Талип тоже спокоен, идем себе потихоньку. А Голец лишь ушами поводит. Новые псы подлетают с разбегу и тут же успокаиваются, отходят в сторону.

— Все в порядке, — заключает Андрей. — Драки не будет.

Истоки

Дожди приходили и уходили. Машины сползали на обочины, делали новые колеи. Земля слезила и была схожа с лицом древней старухи.

Недолгий вечер перемешивал свои спокойные тени с дневными. Колыма под крутым берегом полыхала багровым шаром заката, сливалась в узкое горло между скал и стыла в разливе косой излучины. Здесь, у реки, было холоднее, тянул сиверко. Берег был пуст. Ледоход сбрил деревья и кустарники, отчеркнул прибрежную линию и отметил свое высокое паводковое дыхание. Георгий Петрович поежился.

— Что, Георгий Петрович, сифонит? Ты представляешь, что зимой в этой трубе творится?

— Я только могу представить. Ведь Колыма имеет длинную зимнюю межень. А между прочим, здесь и летом паводки. Обычно весеннее половодье подхватывают еще более мощные, устойчивые дождевые паводки. Амплитуда колебаний достигает уровня воды — от семидесяти до двадцати четырех с половиной тысяч кубометров в секунду. Это две Ангары и Волга в районе Рыбинска — вместе взятые. Не вода, а кофе. Кофе бы сейчас по чашечке, а? Дюжев, как ты насчет кофе?

— Не мешало бы, такого, знаете, духовитого!