Кома. Первая и вторая книги

Петух высунул голову из мешка, пребольно клюнул в руку и издал истошный вопль. В воздухе свистнул топор, и крик оборвался. На рассохшееся дерево и землю плеснула кровь, и роща будто вздохнула, зашелестев листвой в набежавшем ветре. Я подставил чашу под бьющую алую струю, удерживая дергающуюся тушку. Потом вынул её из мешка и положил на пень — пусть от священного древа остался лишь он, но дележку никто не отменял. С каждой минутой становилось всё темнее, а угли разгорались всё ярче. Дубовая роща шепталась, в сгущающихся сумерках мелькали неясные тени, будто прежние хозяева этих мест пришли посмотреть на того, кто впервые за многие годы окропил священные корни жертвенной кровью.

А меня несло — в руках исходила паром чаша, а ноги неспешно двигались вокруг кострища. В лицо пыхнуло жаром, взметнулись искры, зашипела петушиная кровь, наполняя воздух горелым — ноги сами занесли меня в середину пылающего круга и развернули лицом к пню с обескровленной жертвой, на которую уже налетела местная живность в виде муравьев, жуков и прочих.

— …Отговариваю я от колдуна, от ведуна, от колдуньи, от ведуньи, от чернова, от черемнова, от двоеженова, от троеженова, от двоезубов, от троезубова, от трубинова, от окошечнаго, от сеннова, от девки пустоволоски, от бабы, от самокрутки, от всякого злого находа человека. Может ли злой лихой человек заговорить громче громову стрелу, огненную молнию, может ли испортить, изурочить мертвого?..

Я наклонил чашу, выплескивая остатки на шипящие угли. С каждой секундой жар в ногах становился всё злее, больнее. По лицу потекли слезы, но я не останавливался, да и не смог бы при всем желании.

— Не может злой лихой человек колдун, колдунища, не может гром, громову стрелу и огненную молнию, не может испортить, изурочить, мертвого; брал бы злой, лихой человек колдун, колдуница, своими белыми руками свой булатный нож, резал бы он свое белое тело своими белыми руками, грыз бы он свое белое тело своими белыми зубами; уста мои зубы, замок — язык.

Я кое-как вышел из круга и ступил на влажную холодную землю. Прикосновение к ней стало мучительным, я еле сдержал крик, со стоном упав на колени. Ожоги будут заживать долго. Моя мать тоже так заговаривала отца, когда провожала его в Чечню. Она несколько недель практически не могла ходить и лечила ступни только подорожником и водой. Но отец единственный из своего отряда выжил и вернулся к нам.

Я достал из сумки заранее приготовленный подорожник и, морщась и всхлипывая, перебинтовал ноги. Не представляю, как буду ходить следующие месяцы.

При взгляде на потухающие угли у меня открылся рот — пепел, которым нужно было натереть тело заговоренного, сиял кроваво-красным цветом. Ну что ж, видимо, раз в этом мире магии больше, то и эффект соответствующий.

Кое-как передвигаясь на коленях по поляне, я собрал пепел в банку, убрал все, что осталось от ритуала, кроме тушки, и призвал волка. Призрачный зверь, появившись на поляне, настороженно повел носом и медленно обошел круг. В следующий миг я не поверил своим глазам — волк в наглую схарчил птичью тушку, отфыркиваясь от перьев и жучков.

Как?!

На пне остались лишь пятна крови и несколько перьев, да отлетевшая в сторону голова валялась в корнях. Серый шагнул ко мне, довольно повиливая хвостом и подставляя бок.

— Ты! Наглая скотина! Это было подношение священному месту, а ты его сожрал. Как тебе не стыдно? — сквозь нервный смех и слезы спросил я.

Волк только склонил голову набок и высунул язык, показывая довольство. Пушистая голова боднула меня в плечо, и я с удивлением понял, что она вполне осязаемая. Материальность призрачного существа поразила меня, казалось бы, столько уже чудес видел, но некоторые кажутся мне непостижимыми.

Я, кряхтя и охая от боли, забрался на спину Серого. Тот встряхнулся, словно привыкая к наезднику, покрутился на месте и рванул на юг. Чтобы не упасть, пришлось вцепиться в его шею, сжать бока бедрами.

Мы неслись, всё набирая и набирая скорость. Деревья и холмы сливались в сплошную полосу, редкие поселения мелькали на какое-то мгновение и пропадали вдали. Реальность была странно выцветшей, почти беззвучной, и сквозь неё я как никогда четко видел другой мир. Я видел, как немного в стороне параллельно нам пронеслась призрачная охота. Стрелы летели мимо меня. Мне казалось, что можно выхватить их из воздуха. Рука, будто зачарованная, потянулась навстречу, чтобы коснуться, но Серый предупреждающе рыкнул, и я опомнился. Еще секунда — и нас настиг бы полный острозубый песец. Кончики пальцев все еще ощущали леденящий холод волшебной стрелы.

Мы путешествовали по Грани, не принадлежа ни одному из миров целиком. У меня всё сильнее кружилась голова, и я еще сильнее вцепился в своего волка, прижимаясь к нему всем телом.

Запомнилась мне эпичная битва между шотландскими кланами: пара сотен мужчин в килтах дрались друг с другом, с энтузиазмом махая мечами, рубя ими друг друга и не причиняя этим никакого вреда.