Кома. Первая и вторая книги

Судя по противному звуку, кто-то из гриффиндорцев пытался прорвать пером пергамент. Я безмятежно улыбнулся, с тоской представляя попытку оправдаться перед ними. Так вот зачем милейшая Долорес меня позвала — отвести от себя гнев главных недовольных. Ну-ну.

— Всегда рад помочь, Долорес, — мило улыбнулся я. Помирать, так с музыкой. — А вы знаете…

Я сделал вид, что принимаю мучительное решение.

— Да-да? — оживилась Амбридж.

— Я ведь не все рассказал вам, — печально вздохнул я и продолжил с надрывом в голосе. — Я берег репутацию любимой школы, о многом умалчивал, но раз вы инспектор… Вы знаете, что профессор Трелони — алкоголик и наркоманка?

— Да что вы?! — неподдельно ужаснулась Амбридж.

— Да, вы представляете? — горестно покивал я. — Я сам слышал от Рональда Уизли, что она все время воскуряет какие-то благовония и предрекает всем — абсолютно всем! — смерть и всяческие беды. Да, Рон?

Я обернулся, требовательно глядя на рыжика.

— Ммм… Д-да, — слегка заикаясь, подтвердил шестой Уизли. Его глаза округлились от непонимания.

Выражение лица Грейнджер было бесценным. Она не могла решить: то ли радоваться за учеников, от которых уберут столь бездарного учителя, то ли огорчаться и возмущаться, что я сдал несчастную женщину, да еще и Рона использовал. Ей определенно идет этот шок.

Я глотнул еще чая и вдохновенно продолжил стучать, словно дятел.

— Мадам Амбридж, вы представляете, какие люди дают нам знания? Приличных профессоров в школе по пальцам пересчитать можно. Мастерами являются только деканы, да еще профессор Бабблинг. Остальные преподают, как бог на душу положит. У Хагрида — вообще только три класса образования, зато практика давалась в Запретном лесу со смертельно опасными тварями. Хорошо, что его заменили на более адекватного преподавателя. Но преподавание — это же еще не все, не так ли?

Амбридж согласно кивнула и подвинула мне вазочку с воздушными безе. Я с аппетитом хрустнул лакомством, глотнул чая.

— Вот, например, есть у меня знакомая в Рейвенкло. Очень умная девочка, но несколько замкнутая. На факультете ее поэтому считают странной. Так вы представляете, у нее постоянно воруют и прячут вещи. И ладно бы это был единичный случай, но на Рейвенкло она не единственная жертва, и это происходит постоянно. А профессор Флитвик на это закрывает глаза. Якобы не могут ничего доказать. Но ведь можно пригрозить наказать весь факультет, тогда виновники поостерегутся повторять подобное. Слизерин — это вообще отдельный мир. Туда попадают не дети, а маленькие взрослые. Чтобы одни не травили других, профессор Снейп такую железную дисциплину установил… Знаете, как у Чингисхана — нарушил правило один — наказываются все, кто был рядом. А у него такие отработки, что лучше вообще никогда не нарушать. Если ты иностранец — вот тебе последняя монография Павлова на двести страниц, чтоб за два дня всё было готово. И плевать, что терминологией ты не владеешь. У профессора Спраут сдвиг на контроле, без её ведома нельзя даже выйти в туалет. Все друг на друга доносят, вплоть до цвета трусов. Не расскажешь, что сосед съел на завтрак — будешь наказан. Одно хорошо, она выявила несколько неблагополучных случаев и предприняла меры. На Гриффиндоре другая крайность — профессор МакГонагалл появляется только в тех случаях, когда происходит что-то из ряда вон. Обычно дети вынуждены сами решать свои проблемы. И чего они там нарешают?

— Как интересно… Но ведь самостоятельность — это неплохо? — свернула Амбридж в неожиданную сторону.

Я нахмурился, но быстро сориентировался.

— Да, вы абсолютно правы. Но проблема в том, что дети не получают элементарного внимания и минимального присмотра. Дело в том, что дети приезжают в новое место, они оторваны от привычной обстановки и родных. Они даже не знают, что могут прийти к декану со своими проблемами или обратиться к старосте за недостающими вещами. А хулиганство? Вот, например, близнецы Уизли. Вы знаете, сколько раз я попадал на отработки за драки с ними? — Амбридж отрицательно качнула головой, с интересом рассматривая мое лицо. — А знаете, почему я с ними дрался? Да потому что они втюхивали — простите мне это выражение — всякую экспериментальную дрянь первокурсникам под видом конфет! Трое попали в Больничное крыло с сильнейшим отравлением, а еще шестеро с повреждениями от трансфигурации. Хорошо, что последствия были обратимы. А представьте, что было бы, если бы кто-то был вынужден всю жизнь ходить в виде гигантской канарейки?

— Но если все обстоит так, как вы рассказываете, то это тянет на три года Азкабана, — пробормотала инспектор, пребывая в шоке.

Злобное сопение Рона позади стихло, раздался судорожный вздох. Я тоже вздохнул.