Кома (сборник)

Мы пошли, но обидчивый человечек явно задумал урезонить нас по полной программе. Он то забегал вперед, то семенил рядом, всем видом показывая, что не просто так семенит, а препровождает нас к близстоящему милиционеру, при этом еще и лопотал что-то мстительное, а маленькое личико под шляпой пылало такой отрешенной, такой, я бы сказал, бездарной ненавистью, что вызывал он сочувствия не более, чем ночной комар, звенящий над ухом: «Мы с тобой одной крови, ты и я»… Поравнявшись с пасущимся на проезжей части гаишником, он с комичной решимостью заступил нам дорогу; делать нечего, ветеран психологических войн проснулся в Эргали Эргалиевиче (это во мне) и профессионально перехватил инициативу у недотыкомки.

– П-шли, – сказал я, пихая его к гаишнику. – Ты этого хотел, Жорж Дондуков. Р-разрешите обратиться, товарищ сержант?

Сержант, оборотившись, увидел именно то, что следовало: некто, пылая негодованием, подталкивает к нему ошарашенного человечка в шляпе.

– Старшой, урезонь этого фраера в шляпе. С ним как с человеком, а он чуть портфелем по коленке не врезал. Ответишь, говорит, за мелкое хулиганство. Видал, как щерится? Скоро совсем на голову сядут – хоть на улицу не выходи из-за этих приезжих! Откуда ты свалился на нашу голову, товарищ дорогой? Ты хотел в милицию? Вот она, в парадной форме при портупее! Отвечай, когда тебя товарищ сержант спрашивает!

– Товарищ сержант, это же типичное наглое хулиганье! Я иду себе спокойно…

– Куда идете? – переспросил сержант.

– Иду себе спокойно домой…

– А вы куда?

– Я – в Елисей, куда еще…

– Вот и идите себе в разные стороны. А разбираться хотите – вон туда, в отделение. У меня гострасса, а не детсад.

Мы вернулись к Ереме, скромно скучавшему на обочине.

– Тогда в отделение, – каменея лицом, заявил недотыкомка.

– Перебьешься, – ответил я. – Слушай, Сань, что делается с народом, а? Можешь объяснить?

– Запросто, – ответил Ерема. – Сделай дяде ручкой.

И сам галантно развел руками:

– Сожалею, но мы очень спешим. Извиняйте, что без скандала, но…

Тут недотыкомка, недослушав Ерему, метнулся к проходившему мимо солидному штабному военному (майору артиллерии, если не ошибаюсь) и попросил помочь препроводить куда следует хулиганов. Майор, оглядев хулиганов сверху, строго поинтересовался, в чем дело, но те в полнейшем смущении искренне отвечали:

– Понятия не имеем, товарищ майор. Тут какая-то клиника, если не хуже. Разве может нормальный человек, наш человек, так реагировать на дружелюбную шутку? Тут что-то не так.

Наконец меня осенило.

– А что у вас, собственно говоря, в портфеле? – спросил я у человечка в шляпе.

– В каком смысле?

– В дословном. Можете показать, что у вас в этом так называемом кейсе?

– С какой стати?

– А вот с такой, что сейчас мы все вместе пройдем в отделение и при понятых, при товарище майоре откроем ваш кейс. И посмотрим, с чем вы пожаловали к нам в Москву, дорогой товарищ со странными манерами.

– А для начала потрудитесь предъявить документы, – авторитетно выдал Ерема; что-что, а эту сочную фразу он даже ночью с бодуна мог произнести без запинки.

– Я?!

Истец едва не задохнулся от изумления, потом пожаловался:

– Нет, вы слышите?!. Совсем обнаглели!

Майор, оглядев всю компанию, высказался в том смысле, что мы не там и не так резвимся, а ежели у гражданина претензии, следует обратиться к милиции, – после чего, указав на уже востребованного нами гаишника, проследовал вниз по Тверской.

– Съел? – спросил я у истца. – Ну что, Саня, будем разрабатывать резидента или отпустим с миром?

– А разве у нас не выходной?

– А медали, Сань? А портреты в газетах?

– Эрга! – с чувством произнес Ерема. – Мы с тобой что – за награды работаем?

Да я и без него знал, что работаем мы не за награды.

– Эдак в один прекрасный день без Днепрогэса проснемся… Хоть бы документики срисовать, а?.. Ладно, как скажешь.

И пошли мы, бросив назойливого шпиона на произвол судьбы, но, похоже, накушался он этого произвола вдосталь, изнемог и восстал; не успели мы миновать Елисеевский, как он опять нарисовался и заступил нам дорогу – унылый маленький человечек с закипающим котелком под шляпой.

– Что, плюнули и пошли? – он с трудом говорил, бедолага, столько накипело всего. – Думаете, все так смешно и просто? На себя посмотрите – э-э, да что с вами говорить, вас учить надо!.. Так вот, ребята. Это вам будет маленький урок от меня. Урок раз-навсегда. Чтоб не повадно было. Понятно?

– Вот она, интеллигенция, – пожаловался я Ереме. – Сразу не дашь по шее – сама норовит на шею сесть… Может, еще не поздно, а?

Ерема поморщился и сказал, что надоел ему этот фрукт хуже горькой редьки. А фрукт, услышав про «дать по шее», заюлил, стал цеплять прохожих и взывать к их сознательности, дабы помогли окоротить хулиганов. Наиболее сознательные и впрямь притормаживали, поглядывая в нашу сторону с нарастающим неодобрением: скандалист упирал на солидарность «приличных людей», а таковыми почитали себя едва ли не все, оказавшиеся в зоне притяжения Елисеевского магазина. Вот оно, влияние среды. Дело принимало неправильный оборот.