Команда скелетов

Как, к примеру, сидеть в темноте, знать, что ты совершенно один, и думать о том, что она еще жива… Видеть причудливую пляску теней на стене и думать о смерти, думать о мертвых, обо всех этих вещах, о том, как они будут вонять и как станут приближаться к тебе в темноте… Только подумай, подумай, подумай о червях, которые станут шевелиться в плоти, зарываться в нее все глубже; о глазах, которые вдруг заворочаются во мраке… Да! Одного этого достаточно! Глаза, которые ворочаются и двигаются во мраке… и еще – скрип половицы. Это когда кто-то (или что-то) будет приближаться к тебе по комнате, переступая через зигзагообразные полоски тени и света, падающего из окна. Да…

В темноте мысли всегда ходят по замкнутому кругу, и не важно, о чем ты будешь стараться думать – цветах, Иисусе Христе, бейсболе, победе на Олимпийских играх. Не важно… Все равно мысли неизбежно вернутся к этому мраку и теням, которые его населяют. Теням, у которых когти и немигающие глаза.

– Черт, хватит! – прошипел он и хлопнул себя по щеке. Очень сильно. Цель этой взбучки – привести себя в чувство, прекратить паниковать наконец. Ведь ему уже больше не шесть. И она умерла, ты понял? Она умерла! И жизни и мысли в ней теперь не больше, чем в каком-нибудь камушке, деревянной половице, дверной ручке, радиоприемнике или…

И внезапно громкий незнакомый беспощадный и неуемный внутренний голос, продиктованный примитивной жаждой выживания, ничем более, воскликнул: Заткнись, Джордж! И займись же наконец делом!

Да, да, конечно. Хорошо, но…

Он вернулся к двери в спальню еще раз убедиться.

Бабуля по-прежнему лежала на кровати – одна рука свисает и почти касается пола, рот широко разверст. Теперь бабуля была как бы частью обстановки. Можно положить ее руку на постель, дернуть за волосы, влить в раскрытый рот стакан воды, надеть ей на голову наушники и включить самую крутую запись в исполнении Чака Берри, а ей будет все равно. Бабуле, как иногда говорил Бадди, давно все до фени. Так оно и есть.

Внезапно он услышал глухой и ритмичный хлопающий звук, где-то совсем невдалеке, и тихо ахнул от неожиданности и испуга. Да это же ставня, которую на прошлой неделе прикрепил к оконной раме Бадди! Всего лишь ставня. Крючок сорвался, и вот теперь она хлопала, потому как на улице поднялся ветер.

Джордж отворил дверь, вышел, поймал хлопающую ставню и просунул крючок в петлю. Ветер – то был уже не бриз, а самый настоящий сильный ветер – встрепал его волосы. Он плотно притворил за собой дверь и удивился: откуда это он вдруг взялся, такой сильный ветер? Ведь когда мама уезжала, никакого ветра не было. Но когда мама уезжала, был день, светило солнце, а сейчас уже вечер и почти совсем стемнело…

Джордж еще раз взглянул на бабулю, потом пошел на кухню и снял телефонную трубку. Мертвая тишина. Он сел, затем встал и начал расхаживать взад-вперед по комнате.

Час спустя на улице уже стояла полная тьма.

Телефон по-прежнему не работал. Наверное, из-за ветра, подумал Джордж. Разыгрался вовсю и сорвал какой-нибудь провод. Возможно, свалил на линию дерево у Биверс-Бог, где вокруг болота полным-полно мертвых деревьев. Время от времени аппарат издавал тихие дребезжащие звонки, отдаленные и глуховатые, но линия была явно повреждена. А на улице вокруг маленького домика бушевал и завывал ветер, и Джордж решил, что ему будет о чем рассказать ребятам из летнего бойскаутского лагеря… О том, как он сидел в доме один-одинешенек, рядом с телом умершей бабули, а за окном бушевал ветер и гнал по низкому небу тучи. Тучи, черные наверху и с мертвенно-желтоватым исподом – точь-в-точь того же цвета, что и когтистые руки бабули…

Да, как любил говорить Бадди, это будет высокий класс.

Хорошо бы начать рассказывать эту историю прямо сейчас, чувствуя себя при этом в полной безопасности. Джордж сидел за кухонным столом, перед ним лежал раскрытый учебник по истории, и вздрагивал при каждом звуке… А теперь, когда ветер разбушевался вовсю, звуками этими полнился весь дом – скрипел, стонал, постукивал всеми своими несмазанными и разболтанными сочленениями.