Команда скелетов

Она вернется совсем уже скоро. Вернется домой, и все будет о’кей. Все.

(а ты ее так ничем и не закрыл)

Все будет о’…

(даже лица не закрыл)

Джордж вздрогнул – показалось, что эти слова произносит чей-то незнакомый голос, – и расширенными глазами уставился на бесполезный телефон. Лицо мертвеца полагается накрыть какой-нибудь тканью. Ну, простыней, к примеру. Он видел это в кино.

Да черт с ней! Не пойду я туда!

Нет! Ни за что! И почему это именно я? Вот мама вернется и накроет. Или доктор Арлиндер, когда приедет! Или похоронщик!

Кто угодно, только не он.

Он не обязан.

Ему плевать, да и бабуле тоже до фени.

Тут в ушах прозвучал голос Бадди:

Да ты просто трусишь! Иначе бы давно подошел и накрыл. Тебе просто слабо!

Мне все равно.

Трус паршивый!

И бабуле все равно.

Трус, ДЕРЬМО ЦЫПЛЯЧЬЕ!

И Джордж, сидя за столом перед раскрытой книгой, вдруг начал понимать, что если не прикроет лицо бабули, то вряд ли сможет претендовать на то, что «все сделал правильно», а стало быть, Бадди опять получает фору.

Он уже представлял, как сидит у костра в бойскаутском лагере перед отбоем и рассказывает ребятам страшную историю о смерти бабули. И ему даже начало казаться, что окно осветили фары маминого автомобиля – появление взрослых, пусть даже не ко времени и порой нежелательное, все же вселяет чувство уверенности и надежду на восстановление справедливости и порядка, – как вдруг откуда-то из темноты, где смутно маячили фигуры, донесся голос, его сопровождал треск лопнувшей в костре сосновой ветки. То был голос Бадди. Брат прятался в тени и говорил: Ну, если ты такой храбрый, дерьмо цыплячье, чего ж тогда не закрыл ЕЙ ЛИЦО?

Джордж встал и напомнил себе, что бабуле все равно до фени, что бабуле конец, крышка, что она лежит себе как бревно. Он может поднять и положить на постель ее руку, может вставить ей в ноздрю пакетик чая, надеть ей на голову наушники и врубить на полную катушку Чака Берри и т. д. и т. п., но все это не оживит бабулю, потому как именно в этом и заключается смерть – никто и ничто не может оживить мертвеца. Мертвец, он так и будет себе лежать, холодный и тихий, а все прочее, что говорят об этом, – лишь пустые выдумки, досужие глупые домыслы. Все это сказки о распахнувшейся вдруг двери в чулан или шкаф, о лунном свете, от которого будто бы начинают мерцать голубым кости восставшего из могилы скелета, все это…

Он прошептал еле слышно:

– Прекрати, слышишь? Перестань сию же…

(ужас)

Он весь подобрался, словно готовясь к прыжку. Он пойдет туда, накроет покрывалом ее лицо и выбьет тем самым последнюю опору из-под ног Бадди. Он вполне в состоянии проделать несколько несложных ритуальных действий, должных сопутствовать смерти. Он закроет ее лицо, а затем – его собственное лицо так и озарилось при мысли о символичности следующего шага, – затем выбросит неиспользованный пакетик чая и уберет ее чашку. Да. Именно! Вот так!

Он двинулся к двери, усилием воли заставляя себя делать каждый следующий шаг. Комната бабули была погружена во тьму, тело смутным холмом вырисовывалось на постели, и он начал судорожно шарить по стене в поисках выключателя. Казалось, на то, чтобы найти его, понадобилась вечность. Он щелкнул выключателем, и комнату затопил желтоватый свет, падающий из стеклянного светильника под потолком.

Бабуля была на месте. Рука свисает, рот открыт. Джордж разглядывал ее, уголком сознания отметив, что на лбу у него выступили крохотные капельки пота. Смотрел и пытался сообразить, не возьмет ли он на себя слишком большую ответственность, если поднимет сейчас холодную руку бабули и вернет туда, на постель, где лежит все остальное. И наконец решил, что да, пожалуй. Пожалуй, все же не стоит. Это будет слишком. Дотронуться до нее он все равно не сможет. Что угодно, только не это!

Медленно, словно плывя в некой густой жидкости, наполнившей вместо воздуха комнату, Джордж приблизился к бабуле. Стоял над ней и смотрел. Бабуля была совсем желтая. Частично из-за света, падающего с потолка, но не только из-за него…