Командир подлодки. Стальные волки вермахта

Я записался в добровольный трудовой корпус. Чтобы быть уверенным, что меня примут, я написал руководителям сразу нескольких лагерей. Все они отказали, так как я был слишком стар в свои двадцать четыре года. Однако руководитель лагеря Фогтсберг Лампрехт решил дать мне возможность попробовать. «Если вы согласны стать рядовым добровольцем, — написал он, — можете приезжать».

Через три дня я отправился в лагерь. Путешествие было утомительным. В Плавне была получасовая остановка, и я прогулялся по маленькому городку с булыжными мостовыми и белыми деревянными домами. День был жарким и пыльным, листья уже пожухли. Я чувствовал себя угнетенным. Когда уходил в море, я испытывал радость, теперь же буду работать без энтузиазма. Конечно, любая работа лучше, чем сидение без дела. Но после того, как я душой и телом предался морю, на земле я оказался не в своей стихии.

В саду виллы я увидел красивую белокурую девушку в белом платье. Я знал, что нас разделяет нечто большее, чем садовый забор. Меня озарило вдохновение. Я поставил чемодан, перешел дорогу к цветочному магазину, купил букет роз и вошел прямо в сад, где сидела девушка. Кованые ворота скрипнули, когда я открыл их. Девушка подняла глаза. Я подошел к ней по лужайке, положил цветы ей в руки, наклонился и поцеловал ее. Ее рот открылся в немом изумлении. Я постоял минутку, глядя на нее, потом повернулся и ушел. За воротами я взял чемодан и не оглядываясь пошел по улице прямо на вокзал.

Днем я приехал в Олшниц. Трудовой лагерь размещался в замке, возвышавшемся над городом. Прежде это мрачное здание служило женской тюрьмой. Окна еще были зарешечены, а внутри камеры примыкали одна к другой, как пчелиные соты. Дежурный новел меня к коменданту лагеря. Мы прошли мимо многих дверей. Железные площадки гремели под нашими шагами. Дежурный постучал в дверь и открыл ее. Я оказался прямо перед комендантом Лампрехтом, высоким худощавым человеком с суровым лицом.

— А, это вы, Прин, — сказал он. — Молодой человек, который хочет начать как рядовой доброволец.

— Да, сэр.

Он протянул руку:

— Тогда приветствую вас как товарища, Прин. Идите к интенданту и подберите себе что-нибудь подходящее. Скажите, что вы назначены в группу «Хундсгрун». — Еще рукопожатие, и я оказался снаружи.

Я получил поношенную военную форму, потом мне показали койку и шкафчик. В спальне помещалось семьдесят человек. Это был широкий, хорошо освещенный зал, где раньше был рабочий цех для заключенных. Я разложил свои вещи и ждал. Группы еще работали и не вернутся до пяти часов. Я услышал их на расстоянии. Они с песней промаршировали во двор замка и с грохотом поднялись по лестнице в зал.

Увидев меня, они остановились. Маленький истощенный парнишка спросил:

— Это вы морской капитан?

— Да, а что?

— Мы давно слышали, что вы собираетесь приехать. — Он заикался и прятался за других.

Я осмотрелся. Почти все они были молодые ребята лет по девятнадцать — двадцать, ткачи с большой ковровой фабрики у вокзала. Большинство выглядели хилыми и истощенными. У всех был подавленный вид, как у людей, живущих в постоянном страхе за ежедневный хлеб. Они смотрели на меня с любопытством, но больше не задавали вопросов.

На следующее утро дежурство началось в пять тридцать. Группы выстроились во дворе и получили дневной рацион, состоявший из хлеба, масла, сосисок, сыра и фляжки тепловатой черной жидкости, которая считалась кофе и называлась «пот негра». После завтрака мы отправились к месту работы пешком или на грузовиках в зависимости от расстояния. Группа «Хундсгрун» должна была идти пешком, мы прошли через Олшниц и зашагали вдоль главной дороги в долину Элстер. Строительная площадка, на которой мы работали, лежала рядом с деревней Хундсгрун на длинной покатой лужайке, мягко спускавшейся к реке. Ниже мы могли слышать бормотание водяной мельницы, выше до вершины холма простирался лес.

Наша работа заключалась в осушении луга. Надо было нарезать куски дерна и выкапывать узкую канаву точно четыре с половиной фута глубины. С одиннадцати до одиннадцати тридцати мы делали перерыв, сидели на пнях на краю леса, жадно ели и болтали друг с другом. После обеда мы продолжили работу до двух тридцати и вернулись в замок.

В пять тридцать мы получили обед, оказавшийся единственной горячей пищей за день. После этого было свободное время, если комендант не решит провести часовое учение. Так шел день за днем, и понемногу я начал привыкать к новой жизни. Скучными были только вечера и воскресенья. Перед окнами замка открывался широкий вид. Вершины Доуна густо заросли лесом и терялись в отдаленной голубоватой дымке. Было похоже на высокие зеленые волны, издали накатывавшие и застывающие. Я думал о море и испытывал ностальгию.

Однажды утром все ужасно разволновались. Исчез стюард лагеря. Все бегали по замку, кричали, звали его, но он не отвечал. Наконец мы пошли из камеры в камеру. За каждой открытой дверью нас встречал холод и запах плесени, поскольку большинство камер не использовались. Они оставались такими, какими были, когда замок еще служил тюрьмой.