Командировка

Пятнадцатиметровая стрела крана бесполезно застыла над улицей. У людей, казалось, не было сил пальцем шевельнуть, не то что подойти к проклятому колодцу. Один из соседей отшвырнул в сторону лопату и медленно побрел вдоль улицы. Первым опомнился Штефан Руссу.

— Нет терпения, — сердито сказал он вслед уходящему. — В нашем деле думать надо, сердце надо, много терпения надо…

Он велел Иону и еще двоим взять лопаты. Начали сначала. Чем глубже, тем слой грунта плотнее, упорнее, лопатой его не возьмешь. Брали руками. Горсть за горстью. Грузили в двухсоткилограммовую бочку. Старики Руссу работали методично. Еще два метра вглубь, еще обруч, еще тёс. Те, что оставались наверху, отшвыривали грунт от края шахты. Бульдозер председатель сельсовета приказал убрать: слишком тяжела машина, опасно.

Истекло двенадцать часов. Пройдено метров семь. Казалось, нет никакой надежды. Чудо случилось около восьми утра. В дом, шатаясь, вбежал Владимир Тодеркан:

— Мама, он жив! Слышали его голос, он звал меня!..

Конечно же, это было чудо из чудес: когда колодец рухнул, у самого дна под стеной осталось полое пространство, ниша, и в этой нише — прижатый к камню человек. Его и позже могло сдавить оседающим грунтом, убить вторым обвалом, наконец, он мог погибнуть от удушья или от охлаждения: родниковая вода, поднимаясь, дошла уже до пояса.

Алексей Тодеркан довольно хорошо помнит все, что с ним происходило, хотя время «спрессовалось» в его представлении, и ему кажется, под землей он пробыл не семнадцать, а часа два с половиной. Видно, впадал в забытье.

Но, приходя в себя, он слышал! Слышал, как подогнали кран, как забивали доски, как туда-сюда ходил тяжелый бульдозер. Алексей будто даже попробовал крикнуть — «уберите трактор!» Но его никто не услышал. Зато, когда спасатели были уже близко над ним и он позвал брата: «Володя!», ему отозвался тут же чей-то голос: «Сейчас, сейчас!» И позже он все время слышал этот незнакомый голос, который повторял: «сейчас, сынок», «потерпи, сынок», «еще пять минут»… Эти «пять минут» длились еще два с лишним часа…

Когда к Алексею сквозь камни просочился свет, когда он увидел перед собой лицо старика в мотоциклетной каске, когда этот старик быстро снял с себя каску и надел на его голову, Алексей даже не очень удивился: успел привыкнуть к мысли, что его спасли.

Это те, кто был наверху, боялись поверить, пока Штефан не дал сигнал спускать бадью, и она не подняла к людям всех троих: посредине, обхватив стариков за плечи, стоял Алеша Тодеркан, живой!

Светлана Сергеевна успела позвонить и в Рышканы, райцентр, и в Бельцы, и пострадавшего ждали две бригады врачей с аппаратурой для реанимации. Не понадобилось.

Братьев Руссу вместе с Алексеем положили в колхозную больницу. У Алексея обнаружили воспаление легких, у Иона и Стефана кожа на руках висела клочьями, пальцы кровоточили, ногти сползли, кроме того, врачи нашли у обоих тяжелое переутомление. Но уже к вечеру братья запросились домой: отоспаться можно и дома, а от ссадин хорошо помогает бараний жир.

Это произошло весной в молдавском селе Лядовены, где случилось мне быть проездом. Лядовены, хоть и звучит как будто по-молдавски, название не исконное, оно образовано от русской фамилии Лядов. Ее носил летчик, Герой Советского Союза, служивший здесь и погибший неподалеку от этих мест. С тех пор здесь часто гостит старая женщина из Перми, Таисья Андреевна Лядова, мать летчика.

Познакомившись с этими людьми поближе, я нашла «чуду в Лядовенах» простое объяснение. Ведь если исходить из здравого смысла, они действовали неразумно, безрассудно. Дело-то, увы, было ясное, не оставляющее надежды, как та сомкнувшаяся земля на месте бывшего колодца! А они откуда-то знали, что утро вечера не мудренее. И копали, срывая ногти, рискуя собой, копали так, на всякий случай, на тот единственный случай… Прилагали нечеловеческие усилия ради того, чего никто им не вменял и никто с них не спрашивал, но что они ощущали в себе как человеческий долг. Семнадцать часов борьбы ради единственного шанса из тысячи. И то, что хороший парень колхозный электрик Алеша Тодеркан и по сей день ходит по земле и растит дочурку, — не правда ли, как будто счастливая случайность, и точно, — чудо? Однако чудо только потому и произошло, что люди действовали по-людски, единственно возможным для себя образом. Не всякое исполнение долга венчается чудом, но всякое чудо, если в него вглядеться, обязательно имеет под собой это: нерассуждающую верность себе, своему человеческому долгу.

— А правда, что вы чуете под землей воду? — спрашиваю я потом у старого Штефана Руссу.

— Правда, — просто сказал Штефан, кивнув головой. Седина у него жесткая, как соль, густая. — Правда. Отец чуял лучше, мне передал. Видишь лозу? Там воды нет. Надо смотреть, где какая лоза растет, сколько у дерева стволов, много надо смотреть, только потом рыть колодец.

— А что, корреспондент, — лукаво допытывался в свою очередь Штефан Руссу. — Полагается мне медаль?