Командировка

После обеда я пошел к Перфильеву, чтобы опять отпроситься. Но сегодня это был совсем не тот Перфильев, что вчера. Я застал его в лаборатории и только было при всех заикнулся о своей надобности, как он предостерегающе поднял палец, схватил меня за руку и вывел в коридор. Тут он начал мяться, как некрасивая девица на танцплощадке. Оказалось, вчера около пяти часов меня разыскивал Перегудов и, узнав, что Перфильев меня отпустил, устроил ему нагоняйчик.

— Такие эксцессы нам совсем ни к чему, — сказал, извиняясь, Перфильев.

— Хорошо, Руслан Викторович, что-нибудь придумаю, как уйти.

И тут он совершил в некотором роде акт самопожертвования.

— А вам очень нужно?

— Позарез.

— Ступайте, Виктор Андреевич. Семь бед — один ответ. У вас какие-то неприятности с руководством?

— Незначительные, — ответил я. — Так или иначе все утрясется.

В детский садик № 89 я приехал в половине пятого. В раздевалке средней группы две ранние мамаши уже хлопотали над своими сокровищами. Сверкали счастливые мордашки. В большой комнате дети ждали родителей. Гул, взвизги, беготня — кончаются пять дней разлуки. Все пронизано нетерпением. Самые шустрые колобки то и дело норовят выкатиться в коридор. Воспитательница девушка с ненатурально строгим лицом — удерживает позицию у дверей. Настроение, конечно, у всех праздничное.

В шумной ораве я выискал глазами Леночку. Она сидит на стульчике и читает книжку. Весь ее гордый вид свидетельствует о том, что она выше этой суеты.

На двери — ноль внимания.

Я объяснил воспитательнице, что пришел за Леночкой Кирилловой. Ее мама задерживается и попросила меня забрать ребенка. Воспитательница, не дослушав, крикнула: «Лена Кириллова! За тобой пришли!» Девочка аккуратно закрыла книжку, встала, оправила и отряхнула юбочку и только тогда направилась к нам. Увидев меня, не удивилась, важно кивнула, но все-таки заглянула мне за спину: нет ли мамы там.

— Дядя Витя, а где мама?

— Она меня за тобой послала, малыш. Одевайся.

Трудно далась мне эта ложь, но ничего, проскочило. Лена подошла к шкафчику, на котором была нарисована зеленая морковка, и начала готовиться к уходу.

Каждое движение ее было исполнено глубокого смысла и сознания ответственности. Первым делом она сняла свой детсадовский передничек и повесила его на плечики. Потом упаковала игрушки в прозрачный пакет и перевязала его ленточкой. Сняла и глубоко засунула в шкаф тапочки, а взамен обула ножки в плетеные сандалеты. Влезла в короткую юбочку с синими цветами по подолу и надолго задумалась, стоя ко мне спиной.

— Ты что, Леночек?

Повернулась ко мне — в руке гребешок. Я понял, взял у нее гребешок, сел на низенькую скамеечку и стал ее причесывать. Легкие светлые кудри проскальзывали сквозь зубчики, как песок. Головка пахла свежим мылом. Она стояла, твердо упершись сандалетами в пол. Маленькая грациозная женщина, чудо!

— Все, — сказал я. — Полный порядок.

— А бант? — спросила она удивленно.

Я завязал ей бант — широкую голубую ленту — пышным узлом. Руки у меня слегка дрожали, и сердце подкатывало под ребра. В любую минуту могла появиться Наташа.

— Может быть, ее мама зайдет попозже, — обратился я к воспитательнице. — Мы не очень четко договорились. Вы скажите, что девочку забрал Виктор Андреевич, как она просила.

— Хорошо… Лена, до свидания!

— До свидания, Тамара Яковлевна.

На улице девочка по-хозяйски взяла меня за палец своей мягкой лапкой:

— Сейчас мы пойдем к маме, да?

— Как хочешь. А можем сходить в кино. Или еще куда-нибудь. Как хочешь.

«Самое правильное, — подумал я, — вернуть ее обратно, пока не поздно». Я вдруг почувствовал безотчетный непонятный страх, жгучее беспокойство. Рядом со мной вышагивала сама доверчивость, сама невинность. Кто я такой, чтобы она так безмятежно держала меня за палец? Наталья может окончательно рехнуться, не найдя дочь на месте. Что я делаю, болван?

— Ну, так как? — спросил я.

— А мама не будет сердиться?

— Если и будет, то только на меня.

— Дядя Витя, тогда… тогда давай поедем в парк.

— Зачем?

— Там такие есть качели… и еще много всего. Там очень весело. Мы быстро-быстро там побудем, совсем немного.

Мы сели в такси и поехали.

Поехали. Лена смотрела в окно, показывала пальчиком, вскрикивала: «Ой какая собачка!», «Ой, дядя Витя, вон река!». Она оживилась, подпрыгивала на сиденье, теребила мой рукав. Из глаз — искры счастья.

Какая-то сила, которой не было названия, руководила мной, и я слепо ей подчинялся. Сначала я собирался забрать Леночку к себе домой и там ждать звонка Натальи. Она бы позвонила, я бы сказал: «Да, наша дочка у меня. Мы играем в шашки». Или что-нибудь в этом роде.

Теперь мы ехали в парк имени Горького кататься на качелях. И это было, наверное, правильно. Ребенок устал за неделю, ему нужно развлечься. И я тоже устал. И мне надо развеяться. Куда же нам ехать, как не в парк. Пусть Наталья побесится, пусть. Ей полезно…

Я испытывал злое удовольствие, представляя, как она мечется по детскому садику, как раздраженно набирает мой номер, а там — гудки, длинные гудки.